- "Юрка", - сказал уверенно. Так почему-то стали называть "юнкерсов".
- Взлетаем! - бросил я.
Когда наши "лагги" стали заходить на него, он не изменил курса, только ощетинился огнем пушек и пулеметов. Не сговариваясь заранее, мы стали с Василием расходиться, чтобы "раздвоить" внимание экипажа, и тут же резко я перешел в атаку. Длинная сверкающая струя плеснула из моей машины вдогонку "юнкерсу". Пули сверкали, как искры, но самолет никак не загорался. Но наконец показался дымок, он все густел. Растягивая за собой полосу дыма, "юнкерс " пошел наклонно к земле. Плюхнулся и сразу озарился вспышкой взорвались баки.
Это был первый сбитый в небе Ростова-на-Дону фашистский самолет.
Зарулили на стоянку. В это время на аэродром выскочил голубой ЗИС, притормозил рядом. Я сразу узнал авиаконструктора В. П. Горбунова - одного из авторов "лагга". Взгляды наши сошлись, и вдруг почти одновременно вырвалось:
- О, вот так встреча!
В тридцать седьмом, сразу после возвращения из Испании, меня отправили в санаторий. Здесь мы и познакомились. Его комната напоминала маленький филиал конструкторского бюро, сам он почти не отдыхал - работал.
- Теперь я понял, - говорю, - почему вы тогда так страдали над чертежами.
- Да... - озадаченно ответил он. - И все же не хватило времени. Сами видим, еще улучшать и улучшать, а фронту ведь сейчас самолеты нужны.
Начался профессиональный разговор: что летчики могут подсказать конструкторам. Обсуждали, спорили, тут же доказывали или проверяли в воздухе.
- Полк немало нам помог, - сказал, прощаясь, Горбунов. - Сделаю-ка я командиру персональный подарок от конструкторов.
- Ого! - подзадорил Гузий. - Такое не часто случается. Если не секрет...
- Никаких секретов. Есть у нас улучшенный уже самолет. Будет вашим, забирайте.
- Когда же? - зажегся я.
- Хоть завтра.
- Лучше так, - предложил Василий, - я скоро Суду на заводской площадке. Облетаю его, а потом перегоню сюда.
На том и порешили.
Через несколько дней мы узнали: Василий Гузий погиб. Пошел на пикирование, резко взял горку - фюзеляж переломился. Это был самолет, который предназначался мне...
- Вот видите, - подавленно сказал Горбунов при следующей встрече, какие "подарки" получаются иной раз... Фронт приближался. Враг рвался на Кавказ, к нашей нефти. "Юнкерсы" уже могли доставать нас с бомбовой нагрузкой. Приходилось отчаянно метаться - прикрывать баржи с войсками, обеспечивать эшелоны, отгонять бомбардировщиков от городов, срочно вылетать на штурмовку прорвавшихся немцев. Генерал Красовский - этот двужильный труженик каким-то чудом выискивал резервы: то бросал в бой "транзитные" части, то спешно формировал отряды из летчиков училищ.
Однажды сам я попал в городе под бомбежку и слышал, как возмущались:
- Да где же наша-то авиация?
Авиации просто было мало. Катастрофически таяли и силы полка. Всю ночь возились инженеры, техники, механики, чтобы утром могли вылететь семь-восемь самолетов. К вечеру они опять превращались в решета.
А штаб требовал и требовал:
- Кондрат! Кондрат! Мост под угрозой, а вы там куда смотрите? Почему не взлетаете?
- Только что вернулись из полета, заправляем машины.
- Сколько вы их будете заправлять! Это мост, а не что-нибудь, вы поняли? Не будет моста - будет трибунал!
Мост, действительно, объект № 1. И для нас, и для фашистов. Единственная здесь ниточка через Дон, питающая наших, сражающихся к западу от реки. Фашисты стремятся разбомбить мост во что бы то ни стало, мы - во что бы то ни стало сохранить.
Опять зовут к телефону:
- Что вы возитесь, черт вас всех побери... - дальше идет присловье, какие в книгах не приводят.
Там, "наверху", знают и наши силы, и условия, но все нервные, вымотанные, нещадно требуют невозможного, и - удивительное дело невозможное чаще всего совершается.
Люди выдерживали все и на все были готовы. Не выдерживала техника. Полк в конце концов остался без самолетов.
Теперь мы ехали за ними.
* * *
Баканову ужасно захотелось курить. Несколько часов эшелон не останавливался. Вначале терпелось, но когда стало посасывать внутри от голода, тут уж закурить - как спасение. Но спички у него кончились.
С усилием выкарабкался из танка - мешал покрывавший машину брезент пошел по качающейся платформе. Дошел до края - буфера лязгали и плясали, как сумасшедшие, но в этот момент поезд, показалось, стал замедлять ход, и Баканов решил подождать. Перешагнул на соседнюю платформу, когда эшелон шел уже поспокойнее.
Тут он заметил, что "соседи" не в танке, а на платформе, стоят спиной к нему, хоронясь от ветра за кормой машины. Он набрал воздуха, чтобы крикнуть: "А ну, делись, братва, огоньком!", но резкий, испуганный голос Назарова остановил его:
- ... Как это - убить?
- Обыкновенно, - желчно ответил Уткин. - Убьем, и дело наше в шляпе.
Баканов попятился. Его счастье, что ни один не повернул за эти мгновения головы и что были подняты воротники шинелей - как шоры у глаз. Отступая и машинально придерживаясь рукой за борт танка, он ощутил его край, быстро шагнул за переднюю часть, присел. И тут пришла мысль укрыться брезентом и над танком подползти поближе к этим двоим.
Поезд начал сбавлять ход, Баканову стало хорошо слышно.
- Заруби себе, болван, на носу, - зло говорил Уткин, - если заявимся просто так, то какой с нами разговор? Кто мы с тобой? Герои ростовской каталажки, уголовные типы? Немцам нужны не такие, а чтоб с заслугами.
- Надо было сразу к ним податься, как только нас выпустили.
- Ну и что? Пришли бы два рецидивиста - эка радость. Это даже хорошо, что нас из тюряги прямо сюда. Некуда нас было девать - немец пер, вот и выпустили, вот и в армию послали. А оно и неплохо - тут мы и заработаем себе заслугу перед немцами.
- И никак нельзя иначе? - Баканов почувствовал, как Назаров поежился.
- Ты всю жизнь шавкой будешь, - презрительно отозвался Уткин. Фантазии у тебя нет и сила не буйствует, так - сморчок.
И Уткин сплюнул.
- Нет, без полковника нам нельзя, - через какое-то мгновение продолжил он. - Предъявим его документы, оружие, ордена - совсем другой разговор пойдет с нами.
- Не знаю, как и подступиться. Шуму будет! Зашухаримся...
- Я же говорю - извилин у тебя совсем нет. К коменданту на станциях он как обычно ходит? Один ходит. Вот в этом и все дело. Подстережем его, и дальше так: в удобном месте подходим, я сразу бью по горлу, и орем, что вот, мол, сволочь, шпион немецкий, прикрылся званием и наградами. "Не погань советскую форму и ордена!" - и рву с него гимнастерку с документами и орденами, а ты не забудь пистолет.
- Сбежится толпа, - испуганно подсказал Назаров.
- Пусть. Только все надо делать быстро. Закричим: "Постерегите, товарищи, шпиона!", тебя пошлю за комендантом, а сам рванусь вроде за машиной...
Помолчали.
- На первый путь подают, к перрону, - произнес Уткин уже с другой стороны танка. Не уследив за их перемещениями, Баканов с тревогой подумал, что рискованно ему будет сразу покидать свой тайник. И когда движение прекратилось, он минуты три лежал, прислушиваясь к перронной суете, окрикам и разговорам, пытаясь из всех выделить голоса Уткина и его приятеля. Вспомнилось, дней двадцать назад они появились в полку, не скрывая, что война их "освободила", бахвалились знаменитым на весь Ростов воровским прошлым.
Баканов подполз к краю брезента, но неожиданно замер.
- Папаша, - сказал Уткин где-то внизу, с земли, - замечаю я, что пахнет керосином.
- Чего замечаешь? - удивленно отозвался хриплый голос.
- Уже третий служитель железной дороги, включая тебя, папаня, прошел в состоянии алкогольного возбуждения. И ни один не подумал о Красной Армии. Патриоты, называется!