- Матюнин! - кричу.
Он смотрит, всматривается... Бросаемся друг к другу, обнимаемся, и Матюнин смешно спрашивает:
- Слушай, а ведь это как будто ты?
- Могу удостоверить прибывшую личность: она действительно - я.
- Нет, погоди... Вот так встреча! Мы же после Испании не виделись. Смотри, где выпало! Ты чего здесь?
- В некотором роде сторож эскадрильи. Сопровождаю, чтобы не украли. А ты чего здесь?
- А я здесь в некотором роде командир полка.
- Командир полка? Странно... Но усы-то хоть мог завести?
- Усы? - переспрашивает он и машинально дотрагивается рукой до лица.
- Забыл, как размечтался в Малаге? Когда крестьяне заканчивали трамбовать нашу взлетную площадку, а мы ждали. "Вернусь домой, отпущу усы и пойду землю пахать".
- А-а! - обрадованно вспоминает Матюнин, и тут же с поддевающей интонацией делает свой выпад: - Можно подумать, что у тебя жена испанка...
- Почему испанка? - удивляюсь уже я.
- Ну как же, кто грозился: "Вот возьму и женюсь на какой-нибудь Пепитте или Леоноре"?
- Кто? Конечно, не я - Мирошниченко. Помнишь, ужинали в ресторане с Кольцовым и с тем американским писателем, Хемингуэем? А Мирошниченко, смотрим, отключился от беседы и уже в плену - сеньорита глазки ему строит.
- Разве? - Виктор подозрительно морщит лоб, в уголках рта притаилась лукавая улыбка...
Заместитель Матюнина, начальник штаба и капитан Вишневский, отойдя в сторонку, с любопытством наблюдают нашу встречу и прислушиваются к такому странному разговору. Может быть, он и странный, даже наверняка странный. Встретились двое, не видевшиеся несколько лет, поговорить бы о чем-то серьезном, а они... А мы как бы стали на годы моложе и заговорили тем отшучивающимся языком, какой был у нас в ходу, какой был для нас тогда естественен. Это возвращение в прошлое, воспоминание третьестепенных подробностей нам обоим дорого. И вообще слова, такие незначительные, а в душах воскрешается совсем другое.
- Подожди меня, - спохватывается Матюнин. - Слетаю на задание и по-настоящему отметим встречу.
Отметить встречу не довелось. В этом полете Виктор погиб.
* * *
Прошла весна. Пригрело солнце - заговорили коварные волховские болота. 2-я ударная армия, глубоко прорвавшись в оборону врага, сама оказалась в мешке - в лесах и топях, на раскисшей земле, среди бездорожья. Становилось все труднее. Не хватало снарядов, патронов, горючего, еды. Коридор, соединявший армию с фронтом, по которому она снабжалась и по которому теперь старались ее вывести из окружения, сузился до 300-400 метров. Фашисты остервенело его простреливали. Потом закрыли эту узенькую "дверцу", затем наши опять ее пробили, и вновь немцы ее захлопнули...
Мы с генералом Журавлевым едем в машине, говорим об этой крайне опасной ситуации. Эмка подпрыгивает на вывороченных бомбежкой и танками булыжниках. Городская улица похожа на длинный пролом, образованный пролетевшим здесь гигантским снарядом. Генерал подает рукой знак шоферу мы останавливаемся возле одного из немногих уцелевших домов. Здесь штаб фронта.
- Подождите.
Откидываюсь расслабленно на спинку сиденья. Устал чертовски! Голова, как свинцовая.
Открываю дверцу, машину продувает ветерок. Солнце косо бросает на сиденье свои нежаркие лучи. Чувствую, как внутри что-то расслабляется, все больше охватывает этакое отрешенно-созерцательное состояние. Хочется побыть минуту без войны.
Метрах в десяти в боковую улочку уткнулись два мотоцикла.
- Ну скоро он там? - говорит капитан в танкистском шлеме, оглядывается и смотрит через угол палисадника вдоль улицы.
И он и второй устроились на сиденьях своих машин, как на стульях, лицом друг к другу, ведут негромкую беседу. Мне их голоса слышатся сквозь дрему.
- Звягинцев расписался с Нюрой, она у нас машинисткой. Тут, брат, такое дело: война есть война, а любовь остается любовью. И ничем ее не убьешь.
- На Звягинцева я бы не подумал. Другое дело Лешка. Мы с ним год вместе проработали, так что я знаю. Тот влюбчив страшно.
- Лешка уже не влюбится, - ответил капитану его собеседник, старший лейтенант.
- А что было?
- Брали диверсантов, да неудачно организовали захват. Даже толком не знали, сколько их. Ну и погиб.
- Мы тоже двоих недавно потеряли. Сейчас бывает трудно опергруппу сколотить.
Нет, не получается минута без войны.
- Смотри - Ворошилов! - капитан кивает головой.
Они встают, хотя расстояние позволяет сидеть. Чувствуют неловкость, а вдруг представитель Ставки обратит внимание и подумает: что это еще тут за посиделки?
Климент Ефремович изменился. Пять лет назад, когда беседовал с летчиками, вернувшимися из Испании, был он, кажется, выше ростом и крупнее. Теперь вроде мельче фигурой и чертами лица. Это от усталости, недосыпания, от тяжких дум и непростых решений.
Две эмки прижались к тротуарчику. Ворошилов медленно расхаживает возле них, видимо, кого-то поджидая. Выходит генерал армии Мерецков - командующий Волховским фронтом. Они уезжают.
Показывается генерал Журавлев.
- Будет для вас задание. На КП не поедем. Вернемся в штаб, обсудим.
Из своего кабинета, если можно так назвать обычную комнату, не очень-то удобную, генерал куда-то позвонил, что-то уточнил.
- Значит, так, - посмотрел мне в лицо. - Вам предстоит создать группу из И-пятнадцатых и И-шестнадцатых для прикрытия транспортных самолетов. Соберите летчиков из полков, кто летал на таких и еще не забыл их. Самых опытных. Да и вы, надеюсь, не забыли?
- Около тысячи вылетов - разве забудешь?
- Создайте группу, в запасном полку возьмете самолеты. В селе Хвойная надо встретиться с транспортниками, согласовать действия...
На другой день я вылетел на По-2 в Хвойную. Здесь располагались тыловые подразделения фронта, базы. Отсюда совершались полеты транспортных самолетов.
Собрались летчики, слетали мы с ними на Ли-2 в запасный полк пересели на И-15 и И-16. Не думали, что придется еще, когда-нибудь подниматься в небо на этих машинах. Однако же пригодились.
Пришлось, правда, вернувшись в Хвойную, организовать повторение пройденного. Все забывается, надо немного поработать с машиной, восстановить технику пилотирования. В разгар тренировочных полетов подошел батальонный комиссар Косачев.
- Из штаба дивизии передали, чтобы вы зашли. Дивизия выделяла транспортные самолеты, с которыми нам предстояло взаимодействовать,
- Здравствуйте, - поднялся навстречу начальник штаба и, не делая паузы, продолжал: - Утрясем все окончательно. Прошу!
Указал рукой на стул.
- Не знакомы?
Только теперь я присмотрелся ко второму офицеру, присутствующему здесь.
- Ну как же! - вырвалось у меня. - Знакомы.
- Да и я, кажется, не ошибусь, если скажу: в Хабаровске встречались? Вы тогда участвовали в поиске нашего женского экипажа, когда мы упали в тайгу.
- Точно.
- Я запомнила. Полина Осипенко представила вас тогда: "Мой товарищ со школьной скамьи".
- Она имела в виду скамью в Качинской школе летчиков. Мы и служили потом вместе.
Валентина Гризодубова в майорской форме выглядела внушительно.
- Так вот, - продолжал начальник штаба, - поскольку, как я понял, после рекордного перелета экипажа "Родины" Москва - Дальний Восток вы не встречались, познакомлю вас повторно. Валентина Степановна Гризодубова командует полком авиации дальнего действия.
- Думаю, что Валентина Степановна и сейчас рекорд устанавливает.
- Рекорд? - насторожилась она.
- Первая в мире женщина-командир авиационного полка.
- Вот видите, не перевелись на фронте галантные мужчины, прокомментировал начальник штаба.
- Товарищ полковник - наш гость, - ответила она с загадочной улыбкой, - так что придется потерпеть комплимент.