Посмотрим. Я много раз бывал богат и всегда терял состояние, когда правительство затевало инфляцию или же конфисковывало, «национализировало» или «освобождало» принадлежавшую мне собственность. Не доверяйте князьям[32], Айра, они всегда отнимают, не производя ничего. Разорившимся мне приходилось бывать чаще, чем богатым. Из эти двух состояний быть разоренным гораздо интереснее, потому что человеку, который не знает, что будет есть назавтра, никогда не бывает скучно. Он может гневаться, делать все что угодно, но скучно ему не будет. Его затруднительное положение заостряет его мысль, подталкивает его к действию, вдыхает энергию в его жизнь, и не важно, осознает он это или нет. Конечно, можно и попасться, потому-то еда всегда служит приманкой в ловушке. Но в этом-то и есть главная интрига нищенского состояния: как решить эту проблему и не попасться. Голодный человек теряет голову, не евший несколько дней часто готов убить за еду, но это редко решает его проблему. Копирайтер в рекламном агентстве, актер — в тот раз я разорился дотла, — алтарный служка, инженер-строитель, потом инженер в других областях, механик в еще большем количестве областей… Я всегда полагал, что умный человек может заниматься чем угодно, если возьмет на себя труд разобраться, как это работает. Но когда речь шла о том, что́ есть назавтра, — я не требовал квалифицированной работы; случалось даже работать на экскаваторе дурака…
— Опять идиома?
— Да, из старых времен. Это, сынок, такая палка, на одном конце которой лопата, а за другой дурак держится. Я этим делом больше пары дней не занимался, пока не разберусь в местной ситуации. Политик… случалось быть и реформатором, но только однажды: политикан-реформатор не просто бесчестен, он глупо бесчестен… деловой политик — наоборот.
— Не думаю, Лазарус. История как будто бы…
— Айра, пользуйся своей головой. Я же не говорю, что деловой политик не будет воровать, кража — это его бизнес. Впрочем, политики любого вида ничего не производят. Единственный товар, который они могут предложить, — это способность уговаривать. Свою репутацию — она определяет, можете ли вы положиться на его слово. Успешный деловой политик понимает это и охраняет свою репутацию тем, что придерживается взятых на себя обязательств, — ведь он хочет оставаться при деле, то есть продолжать красть не только на следующей неделе, но и в будущем году, и во все последующие. Поэтому, если он оказался настолько умен, что добился успеха в этой очень требовательной профессии, у него должна быть мораль каймановой черепахи, но ему нужно вести себя так, чтобы не ставить под угрозу свой единственный товар — репутацию по части выполнения обещаний.
А вот политик-реформатор лишен подобного ограничителя, его цель — счастье всего народа, что есть понятие в высшей мере абстрактное и допускающее бесконечное множество толкований. Если только его вообще можно выразить рациональным путем. И в итоге ваш абсолютно искренний и неподкупный политикан-реформист готов троекратно нарушить собственное слово еще до завтрака — не из личной нечестности, он будет весьма сожалеть об этом и охотно признается вам, — а исключительно из непоколебимой преданности своим идеалам.
Для того чтобы он нарушил данное им слово, достаточно, чтобы кто-то нашептал ему на ухо, что именно это необходимо для высшего блага всех людей, — и он сделает это. Без угрызений совести.
Ну а привыкнув к этому, он становится способным и к надувательству. К счастью, такие недолго остаются на своем месте — за исключением времен разложения и упадка культуры.
— Приходится верить на слово, Лазарус, — сказал я. — Большую часть своей жизни я провел на Секундусе, а потому имею лишь теоретические представления о политике. Такие вы завели здесь порядки.
Старейший взглянул на меня с холодным презрением.
— Я этого не делал.
— Но…
— Ой, замолчи. Ты сам политикан — из деловых, надеюсь, — хотя депортация диссидентов навевает некоторые сомнения. Минерва! «Заметки», дорогуша. Отдавая Секундус Фонду, я стремился установить здесь простое и дешевое правление — а именно конституционную тиранию. Это когда правительству в основном все запрещено, а благословенный народ благодаря собственной бесхребетности вовсе не имеет права голоса.