Старейшина отмахнулся.
— Айра, я ведь сказал — нечто новое. Назад не вернешься. Конечно, ты в состоянии подыскать девицу, которая до десятого знака будет похожа на Эвелин, такую, какой я ее помню. Но все равно не хватит одной важной вещи. Моей молодости.
— Но если вы закончите реювенализацию…
— Умолкни! Вы способны наделить меня новыми печенкой, желудком и сердцем. Вы можете смыть оставленную возрастом ржавчину с моих мозгов, и, воспользовавшись тканями клона, возместить утраченное… Вы способны дать мне новое клонированное тело. Но вам никогда не сделать меня прежним наивным юнцом, находившим невинные удовольствия в пиве, пинокле и обществе толстушки жены. Меня с ним будет объединять лишь память — и то уже немного. Забудем об этом.
Я спокойно сказал:
— Предок, желаете ли вы снова жениться на Эвелин Фут или нет, вам, как и мне, известно — я ведь тоже не раз проходил эту процедуру, — что по окончании полной программы восстанавливается не только телесный механизм, но и желание жить.
Лазарус Лонг выглядел недовольным.
— Ах, конечно. Излечивает от всего, кроме скуки. Черт побери, мальчик, какое ты имел право лезть в мою карму? — Он вздохнул. — Но и в преддверии ада нельзя находиться до бесконечности. Скажи им, чтобы продолжали свое дело.
Я удивился.
— Я могу зафиксировать это, сэр?
— Достаточно моего слова. Но я не отпускаю тебя с крючка. Тебе по-прежнему придется являться ко мне и выслушивать мои откровения до тех пор, пока реювенализация не исцелит меня от подобного ребячества… кроме того, не забывай про свои исследования. Ты должен отыскать нечто действительно новое.
— Согласен, сэр, и на то и на другое — я дал обещание. Один момент — скажу компьютеру.
— Машина уже слышала обо всем от меня. Разве не так? — Лазарус помолчал. — Имя-то у нее есть? Неужели не дали?
— О, конечно. Нельзя же столько лет без него обходиться — хотя это просто чудачество…
— Не чудачество, Айра. Машины — как люди, поскольку сотворены по нашему подобию. Им присущи наши достоинства и недостатки — только в увеличенной форме.
— Специально я не придумывал имени, Лазарус, — но зовут ее Минервой. С глазу на глаз я кличу ее «Занудой» — потому что одна из ее обязанностей напоминать то, чего забывать нельзя. Минерва для меня как человек — ближе любой из моих жен. Нет, она еще не зарегистрировала ваше решение, пока просто поместила его во временную память. Минерва!
— Si, Айра.
— Будь добра, говори по-английски. Старейший решил пройти полную антигерию. Внеси эти данные в постоянную память, передай в архивы и реювенализационную клинику Говарда для исполнения.
— Выполнено, мистер Везерел. Мои поздравления. И вам, старейший, тоже. Живите, сколько хотите и любите, пока живы.
Лазарус вдруг заинтересовался машиной, что не удивило меня, поскольку за столетие нашей «совместной жизни» Минерва то и дело давала мне поводы для удивления.
— Спасибо, Минерва. Только ты, детка, удивила меня. Кто ж теперь говорит о любви, этом главном пороке нынешнего столетия? Как случилось, что ты предлагаешь мне вспомнить сие древнее чувство?
— Это показалось мне уместным, старейший. Или я ошиблась?
— Нет, вовсе нет. И зови меня Лазарусом. Но сперва скажи, что тебе известно о любви. Что есть любовь?
— На классическом английском на ваш второй вопрос можно ответить многими способами; на «лингва галакта» он не имеет прямого ответа. Следует ли отключить все определения, где глагол «любить» эквивалентен глаголу «нравиться»?
— Конечно. Речь не о том, что я «люблю» яблочный пирог или музыку. Я имею в виду любовь в старинном ее доброжелательном смысле.
— Согласна, Лазарус. Тогда остающееся можно подразделить на две категории: «эрос» и «агапэ» — и определить каждую самостоятельно. Я не могу познать «эрос» на собственном опыте, поскольку не обладаю телом и необходимой для этого биохимией. Посему могу предложить либо общие определения, выраженные в словах, либо количественные обобщения статистических данных. Но в обоих случаях я не сумею проверить свои утверждения, поскольку не наделена полом.
«Черта с два, — буркнул я себе под нос. — Ты самка, ничуть не хуже кошки в пору». Но технически она была, конечно, права, и мне часто бывало стыдно перед ней, лишенной возможности испытать радости секса, хотя она была способна на это куда больше иных человеческих самок, наделенных всеми необходимыми железами, но лишенных чувства сопереживания. Но я никому не говорил об этом. Анимизм — и в особо легкомысленной разновидности… желание «жениться» на машине, столь же пустое, как плач младенца, недовольного тем, что вырытую в саду ямку нельзя утащить домой. Лазарус прав: моего умишка мало, чтобы распоряжаться планетой. Но сам-то он кто такой?
— Хорошо, отложим на некоторое время «эрос», — Лазарус выглядел весьма заинтересованным. — Минерва, если судить по твоим словам, может показаться, что ты способна испытывать «агапэ». Или уже испытывала?
— Возможно, иногда я бываю чуть дерзка в своих формулировках, Лазарус.
Дед фыркнул и заговорил так, что я уж подумал, не рехнулся ли старец. Впрочем, я и сам теряю рассудок, едва ветер задует из этого угла. Или же долгая жизнь сделала его едва не телепатом — даже в разговорах с машинами?
— Прости, Минерва, — мягко проговорил он. — Мой смех относится не к тебе, а к твоему ответу. Игра слов, знаешь ли. Снимаю вопрос. Расспрашивать даму о ее сердечных увлечениях бестактно. Пусть ты и не женщина, но вне сомнения дама.
Потом Лазарус обратился ко мне, и слова его немедленно подтвердили, что он раскрыл секрет, который мы делим с моей Занудой.
— Айра, Минерва обладает потенциалом Тьюринга?
— А? Безусловно.
— Тогда попроси ее прибегнуть к нему. Ты сказал, что собираешься эмигрировать. Будь что будет. А ты все продумал?
— Продумал? Мои намерения непреклонны — так я вам и сказал.
— Я не совсем о том. Я не знаю, кто владеет оборудованием, именующим себя Минервой. Надо думать — попечители. Итак, я предлагаю тебе немедленно приказать ей сдублировать свою память и логические блоки, чтобы создать ее второе «я» на борту моей яхты «Дора». Минерва должна знать, какие контуры и материалы ей необходимы, а «Дора» — как это все разместить. Места хватит, главное — память и логика; Минерве не потребуется дублировать внешние блоки. Но начинай немедленно, Айра, ты не сможешь быть счастлив без Минервы — после того как прожил вместе с ней около века.
Сам я тоже так думал. Но вяло попытался воспротивиться:
— Лазарус, вы согласились на полную реювенализацию, и я не могу рассчитывать на яхту как ваш наследник. В то же время я действительно собираюсь эмигрировать. Но примерно лет через десять.
— Ну и что? Если я умру, станешь наследником. Я же не гарантировал тебе, что не прикоснусь к этой самой кнопке по истечении тысячи дней — независимо от проявленного тобою усердия. Но, если я останусь жив, обещаю доставить тебя вместе с Минервой на любую планету, а теперь посмотри-ка налево, наша детка Иштар чуть в трусы не надула, стараясь привлечь к себе твое внимание. Только не похоже, чтобы на ней были трусы.
Я оглянулся. Реювенализационная распорядительница явно намеревалась показать мне какую-то бумагу. Я вежливо взял бумажку, поскольку ее протягивала женщина, хотя заместители мои были предупреждены: пока я беседую со старейшим, отвлечь меня от этого занятия может разве что революция. Я проглядел, подписал, заверил отпечатком пальца и вернул бумагу — администраторша просияла.
— Бумажная работа, — сказал я Лазарусу. — За это время какой-то клерк превратил ваше устное намерение в письменное распоряжение. Вы хотите немедленно приступить к делу? Ну, не сию минуту, а к вечеру.