работы. А оплата парковочного места в гостинице для автомобиля больше стоимости нашей
старой машины. Утилизировать ее будет стоить дороже.
Так что мы едем в его бывшее место проживания на северной окраине города, особо не
общаясь друг с другом, потому что мы оба боимся того, к чему все это приведет. Может быть, это последний день для нас обоих, время расстаться и двигаться дальше. Единственное, в чем
я точно уверенна, что не могу забрать его с собой домой. И я на самом деле не могу остаться
здесь. Как я буду работать? Чем я буду заниматься? Чем, черт возьми, будет заниматься Мози?
Я также знаю, что он хочет поехать домой, а дом это не Мехико. Возможно, это изменится, когда он найдет свою семью.
Чем дальше мы едем, тем удручающе становиться пейзаж вокруг нас. Экономический
кризис растет в геометрической прогрессии, чем дальше мы удаляемся от города. Дети,
одетые в лохмотья, стоят у знака «остановиться», когда мы въезжаем в бывшее место
жительства Мози район Ла Неса. Не могу не задаться вопросом, на что была бы похожа его
жизнь, если бы его мать не оказалась достаточно смелой, чтобы увезти его. Но учитывая, через что он прошел, я не знаю что хуже. Одно дело бедность и совсем другое ─ травма. Им не
обязательно идти рука об руку, но учитывая мою сферу деятельности, они почти всегда идут в
комплекте.
Мы медленно движемся по улицам и здесь они не заасфальтированные. Мози
спрашивает каждого готового говорить с ним, о своем дяде, единственном живом брате его
матери. Дети клянчат под окнами и я даю им монеты. Жалко, что я не привезла еды или чего-
нибудь более существенного. Мы движемся в этом направлении, но это не приносит особых
результатов. Мози сжимает мое бедро и смотрит на меня. Одними губами он произносит, ─ Ты
в порядке?
Это так похоже на него, беспокоиться о моем благополучии, когда это его будущее
висит в воздухе и он даже не знает, где он сможет в следующий раз отдохнуть. Но возможно
Мози лучше справляется с неопределенностью, чем я и поэтому он нормально воспринимает
наши непонятные отношения. Что касается меня, я просто теряю рассудок и чрезмерно
анализирую каждый маленький кусочек.
И угадайте что? Мы находим дядю Мози. Он живет в скромном двухкомнатном доме со
своей семьей. Под скромным, я имею в виду сравнение с развивающимся миром ─ его образ
жизни делает скромным тот образ жизни, который я вела пока росла, со взглядом, что жизнь
принадлежит королям. Это был владелец бакалейной лавки у его дома, где мы остановились
купить газировки, он точно знал, о ком мы говорили. Это действительно была большая удача, потому что я, не думая, что здесь есть адреса, а дома, кажется, прорастают один за другим
прямо из земли. Он налил нашу газировку в пакетики с соломкой, убирая толстую стеклянную
бутылку обратно в ящик, пока давал нам реальное направление и точное описание. Я раньше
никогда не пробовала газировку в пластиковом пакете. Она, кажется, более игристой и на нее
весело смотреть.
Дядя Мози Франциско и его тетя Сандра кажутся счастливыми, но не особо
потрясенными, словно давно потерянные родственники каждую неделю приходят к их порогу.
Хотя их детям мы нравимся и они виснут на наших ногах. Я играю послушную девушку, хотя
в моих действиях нет никакой игры. Для Мози я сделаю все что угодно, включая его поиски в
городе греха в стране, в которой никогда не была раньше. Пересеку половину опасной страны, языка которой не знаю. Поучаствую в незаконной деятельности, которая действительно может
разозлить правительство и направить меня в тюрьму. Буду держать его за руку, пока он
воссоединяется с семьей, которую он на самом деле не знает и которую не видел много лет.
Пока я занята цыпленком и рисом, щедро наложенных мне на желтую пластиковую
тарелку, до меня доходит, что я семья Мози, так же как Алексей и мои мама и папа. Не могу
поверить, что не поняла этого раньше. Послушно жую свой рис с консервированным
горошком и морковью, пока наблюдаю, как Мози ведет внутреннюю борьбу. Мои глаза
наполняются слезами и он видимо почувствовав это, смотрит на меня.
─ Я люблю тебя, ─ громко говорю я, проглатывая еду сквозь огромный ком в горле.
─ Я любу тебя, ─ раздается сладкий детский писк из-под стола. Я смеюсь, пока слезы
стекают по моему лицу, приземляясь на моей тарелке.
─ Я твоя семья, Мози, ─ говорю я удерживая его взгляд. ─ Я имею в виду, если ты
хочешь чтобы я ей была, ─ говорю я, начиная серьезнее воспринимать свое окружение и вес
того, что я только что сказала.
Мози встает и подходит ко мне, осторожно и сосредоточенно. Он ставит мою тарелку
на стол, берет мою руку и тянет меня, чтобы я встала. Его руки обхватывают меня за талию и
он крепко прижимает меня к себе. Твердая стена его грудной клетки ─ мой дом.
Мози обхватывает мое лицо, его большие пальцы располагаются на моих щеках. Он
смотрит мне в глаза своими темно шоколадными, горящими глазами.
─ Я хочу, чтобы ты была моей семьей, ─ говорит он, четко и осмысленно выговаривая
каждое слово. Он держит меня крепко и близко к себе и я рыдаю на его груди, ни один из нас
не притворяется.
Мы проводим ночь в одной комнате, в то время как в другой комнате спит Франциско
со всей своей семьей. Одеяла пахнут плесенью, пол твердый и холодный. Вероятно, нам было
бы намного удобнее в машине. Но не имеет никакого значения, где мы, в каком городе или
стране, или под каким одеялом. Я счастлива быть рядом с ним. Я чувствую привилегию
любить его и прислонять голову к его груди.
Мне кажется, что я принадлежу самому прекрасному мужчине в мире, а он
принадлежит мне. Я без колебаний отвечаю на его поцелуй и не анализирую, почему мы
чувствуем то, что чувствуем к друг другу. Я стараюсь не думать о том, что ждет нас в
будущем. Я только размышляю о том, как эта любовь может помочь нам и лелеять и исцелить
друг друга.
Утром мы встаем и нас приветствуют хихикающие дети. За завтраком из жареных
тамалес (мексиканское блюдо из толченной кукурузы с мясом или курицей и красным перцем) и теплой, сладкой кукурузной каши, Франциско говорит нам, что приедут и другие члены
семьи. Мы ждем почти весь день, пока мои ноги не начинают неметь от холода. Под
предлогом сходить в продуктовый магазин, мы кругами разъезжаем по району, чтобы
согреться.
─ Ты думаеш,ь они мучаются? ─ спрашиваю я Мози, дуя на свои руки.
─ Не больше и не меньше всех остальных проживающих здесь, ─ отвечает он мне
угрюмо.
─ Ты чувствуешь себя виноватым за то, что уехал? Не ты сделал этот выбор.
─ Я чувствую себя виноватым за все, Лана. Виноватым за то, что существую.
Я глажу его плечи и наклоняю к нему голову. Он берет мою руку и сплетает наши
пальцы.
─ Думаешь, если мы узнаем о том, что произошло с Бризой, ты сможешь отпустить
немного той вины или станет еще хуже?
─ Я не знаю, ─ говорит он и массирует свои глаза нижними частями своих ладоней.
─ Что мы будем делать, Мо? ─ сейчас не подходящее время спрашивать или добавлять
еще больше груза на его плечи. Но неопределенность убивает меня и мы не можем просто не
знать, куда мы направимся завтра или где сможем в следующий раз получить еду. Он качает в
мою сторону головой и трется губами об заднюю часть своей ладони, пока наблюдает через
ветровое стекло за забытым прошлом, откуда он родом.
Два часа спустя, мы едим очередную еду из цыпленка и тортильи (кукурузные или
пшеничные лепешки со специями), на этот раз в кампании кузенов и еще одного дяди Мози со
стороны отца, который привел с собой свою молодую, беременную жену. Мо и я купили ром и
колы наряду со стаканами и льдом. Воссоединение превратилось в вечеринку и стали