Погода держалась хорошая. Время от времени с запада наползали тучи, но и те, не пролив ни капли дождя, скоро рассеивались. Теплое солнце светило все так же ярко.
На третью ночь Лэнсинг внезапно очнулся от крепкого сна и с трудом сел, преодолевая пытавшуюся повалить его силу.
При свете мерцающих всполохов костра он разглядел стоящего над собой Юргенса. Робот все еще цеплялся в его плечо и шикал.
- Что такое?
- Это мисс Мэри, сэр. С ней что-то не в порядке, вроде как приступ.
Лэнсинг обернулся, чтобы взглянуть. Мэри сидела в своем спальном мешке, напряженно выпрямив спину. Голова ее была закинута назад, словно она разглядывала небосвод над собой.
Лэнсинг выпутался из спальника и встал на ноги.
- Я пытался с ней заговорить, - сообщил Юргенс, - но она ничего не слышит. Я несколько раз спросил, в чем дело, не могу ли я чем-нибудь помочь.
Ленсинг стремительно подошел к ней. Тело Мэри напоминало камень. Она напряженно выпрямилась, будто сжатая в невидимых тисках.
Лэнсинг склонился к ней, взял ее лицо в ладони и мягко сжал его.
- Мэри! Мэри, что случилось?
Она не обратила на него никакого внимания.
Он дал ей пощечину, потом другую - мышцы ее лица расслабились и затрепетали. Она сжалась, протянув руки к Лэнсингу - нет, не к нему, понял Лэнсинг, а к кому-то другому.
Обняв Мэри, он осторожно прижал ее к груди. Ее прошила бесконтрольная дрожь, потом Мэри начала негромко сдержанно всхлипывать.
- Я сделаю чаю, - сказал Юргенс, - и разведу огонь пожарче. Ей нужно согреться - и внутри, и снаружи.
- Где я? - прошептала Мэри.
- Ты здесь, с нами. Ты в безопасности.
- Эдуард?
- Да, это Эдуард. И Юргенс. Он приготовит тебе чаю.
- Я проснулась, а они склонились надо мной, они смотрели на меня.
- Тише, успокойся. Отдохни. Расслабься. Не волнуйся. Расскажешь попозже. Все в порядке.
- Да, в порядке, - согласилась она и замолчала. Обнимая ее, Лэнсинг ощутил, как напряжение покидает ее оцепеневшее тело.
Наконец она выпрямилась и отстранилась от него, уселась и взглянула Лэнсингу в лицо.
- Это было ужасно, - сообщила она спокойным голосом. - Я ни разу не была так напугана.
- Теперь все кончилось. Что это было... дурной сон?
- Не просто сон. Они были там по-настоящему, висели в небе, склонились с неба. Дай, я выберусь из мешка и пойду к огню. Ты сказал, Юргенс заваривает чай?
- Он уже настоялся, - откликнулся Юргенс, - я налил. Если не путаю, вам две ложки сахара?
- Верно, две ложки.
- А вам налить чашечку? - спросил он у Лэнсинга.
- Будь так добр.
Мэри и Лэнсинг уселись рядышком у костра, а Юргенс присел сбоку на корточки. Пламя уже охватило подброшенные Юргенсом в костер дрова, костер разгорелся. Некоторое время они в молчании потягивали чай. Наконец Мэри сказала:
- Я не отношусь к числу ваших пугливых дамочек. Ты знаешь об этом.
- Конечно, знаю, - кивнул Лэнсинг. - Ты можешь быть крепкой, как кремень.
- Я проснулась. Пробуждение было легким и приятным. Меня никто не вырывал из объятий сна. Когда я пробудилась, я лежала на спине, и потому глядела прямо в небо.
Она отхлебнула чаю и помолчала, словно заставляя свой дух укрепиться для того, чтобы продолжить рассказ. Потом поставила чашку на землю и повернулась к Лэнсингу лицом.
- Их было трое. Трое - то есть, мне так кажется. Может, и четверо. Просто три лица - ни следа остальных частей тела - только лица. Большие лица. Намного больше человеческих, хотя я уверена, что это были люди. Они выглядели людскими - три больших лица в небе, заполнившие собой половину небосвода, они глядели на меня. А еще я подумала, как глупо считать, что я вижу лица. Я поморгала, решив, что у меня разыгралась фантазия, и они исчезнут. Но когда я проморгалась, я увидела их даже отчетливей.
- Спокойно, - придержал ее Лэнсинг. - Не торопись.
- Я спокойна, проклятье, и не тороплюсь. Ты думаешь, что это галлюцинация, не так ли?
- Нет, - возразил он. - Раз ты говоришь, что видела их, значит, так оно и было. Я же сказал, что ты - как кремень, а?
Юргенс подобрался поближе и долил им чаю.
- Спасибо, Юргенс, - кивнула Мэри. - Ты сделал чудесный чай. - И продолжала: - В лицах не было ничего плохого, ничего ошарашивающего. Теперь, вспоминая их, я вижу лишь обычные человеческие лица. Один был с бородой. Он был молод, а двое других были стариками. Я же говорю, в них не было ничего необычного - во всяком случае, поначалу. А потом это начало просачиваться в меня. Они пристально, с интересом разглядывали меня. Вроде того, как разглядывают мерзкое насекомое, какую-то отвратительную тварь, некую новую форму жизни. Словно я не была живым существом, а лишь вещью. Вначале мне показалось, что они смотрят на меня с неким подобием сострадания, но потом я поняла, что это не так - скорее это было смесью презрения и сожаления, и вот сожаление-то и ранило больней всего! Я чуть ли не читала их мысли. Боже мой, они думали, мол, вы только поглядите! А потом, а потом...
Лэнсинг промолчал. Он чувствовал, что пора говорить еще не настала.
- А потом они отвернулись. Они не ушли. Они отвернулись, потеряв ко мне интерес. Словно я была недостойна их внимания, недостойна презрения, пребывала ниже их жалости. Будто я была пустым местом - а вместе со мной и все остальное человечество. Они осуждали нас на небытие, хотя, пожалуй, "осуждали" - сказано чересчур сильно. Мы недостойны даже их осуждения. Мы просто низшие существа, о которых они тут же и позабыли.
Лэнсинг перевел дыхание.
- Во имя Господа, даже не заинтересовались...
- Это верно. Не заинтересовались. Это и потрясло меня больше всего. Эдуард, быть может, моя реакция...
- Давай не будем о реакциях. Моя реакция оказалась бы такой же скверной, а то и похуже.
- Что они такое, по-твоему? Не кто, а что?
- Не знаю. Пока что не могу даже предположить.
- Но это не мои фантазии?
- У тебя не бывает фантазий. Ты - трезво мыслящий инженер. Все - чепуха, винтики-шпунтики. Ты реалистка. Дважды два четыре, а не три и не пять.
- Благодарю.
- Позже, - продолжал он, - мы часами будем ломать голову, гадая, кто они такие, но не теперь. Ты еще не отошла от этого. Позже.
- Кто-нибудь другой мог бы сказать, что они - боги. Сандра бы так и сказала. Пастор объявил бы их дьяволами, покушавшимися на его душу. А я могу сказать лишь одно: они были полны божественного высокомерия, бездушия и самоуверенности, но они не боги.