О снедавшей меня грусти сложено немало стихов. Слезы, пятнающие шелк, и утрата, пустоту которой невозможно заполнить, — эти образы таили некое очарование, но я ничего подобного не испытывала. Я чувствовала себя омертвевшей, уставшей и очень печальной. Чужеземка, верно, уже покинула наш дом, не оставив мне ни знака благодарности, ни даже записки.
В окно, как воришка, пробралась луна и, совсем не по-воровски, бросила серебряную ленту мне на колени. На серебряную ленту упал камешек, маленький круглый камешек, а за ним еще один. Подняв глаза к окну, я увидела тонкую руку с короткими ногтями, как у мальчишки.
— Тшш! — раздался голос. — Выходи.
Следуя за голосом, я спустилась в залитый лунным светом сад.
— Наконец-то, — сказала она. Ее лицо было белым. Рыжие волосы луна окрасила в цвет запекшейся крови. — Дорого же мне стало узнать, где твое окно. Прекрасно! Я хотела поблагодарить тебя.
— Не стоит меня благодарить.
— Подожди, пока не узнаешь, какой будет благодарность. — Она шагнула ко мне, и я не отвернулась. Отобрав самое дорогое, она просто не могла сделать мне еще больнее. — Ты была щедра.
— Против своей воли.
Чужестранка посмотрела на меня сверху вниз, долго и пристально, и, подняв голову, я встретила взгляд цвета речных водорослей.
— Твоя бабка глупа, знаешь ли. Она не более сумеет отлучить тебя от музыки, чем эта никчемная черепаха — уберечь ее от смерти.
— Но ты хотела получить эту никчемную черепаху!
— Ты так думаешь? Мне было нужно нечто иное.
— Что?
— Поцелуй меня, и узнаешь.
Я подняла к ней лицо. Ее дыхание пахло сладким миндалем. А когда она поцеловала меня, это было… нет, не похоже на музыку, вообще ни на что не похоже, это была новая часть меня, о которой я не ведала до этой минуты, чистый холст, дожидавшийся своего художника.
— Ну вот, — промурлыкала она. — Я получила самую ценную вещь в ее доме, а она даже не знает об этом. Прелестное дитя, у меня для тебя кое-что есть. — Я ждала, что она даст мне локон или кольцо, но она повернулась к скамейке и взяла что-то большое. В лунном свете сверкнули струны моего кейчина.
— Держи.
Я прижала его к себе, как будто это было мое сердце.
— А ткань? — проговорила я. — Он был обернут тканью.
— О, — отозвалась она. — Боюсь, что ее я оставлю себе. — Я уставилась на нее. — Ну же, Фениксвет, ради чего, ты думаешь, я старалась? — Я все еще не понимала. — Ты же знаешь старую каргу. Ей всегда всего мало — всем сокровищам мира не насытить ее жалкое алчное сердчишко. Она ни за что не продала бы мне то, что я хотела — стоило мне пожелать чего-то, и она не смогла бы с этим расстаться. Чтобы получить то, за чем я приехала, надо было заставить ее отдать мне это.
— Тебе была нужна материя, сотканная моей бабушкой?
— Ты и в самом деле не знаешь, что это такое? Эти ткани передаются в семьях из поколения в поколение и почти никогда не покидают этого острова. Это истинное сокровище, дитя, древнее и прекрасное, быть может, даже наделенное силой, если уметь ею управлять. Я не умею. Но те, кто владеет даром, или думает, что владеет, дорого дадут за нечто подобное, зная, что оно было отдано по доброй воле и сберегло свою силу.
— Но ткань не принадлежала ей, она моя.
Она извлекла плат из широкого рукава своей блузы, развернула и накинула себе на плечи.
Чужеземка смотрела на меня, окутанная запахами и цветами моего прошлого, и мне показалось, что я вижу то же, что и она: девушку с темными, блестящими, как эбеновое дерево, волосами, припухшими от поцелуя влажными приоткрытыми губами, открывающими жемчужные зубы, и глазами, на которых мерцают алмазы слезинок.
— Ты отдашь мне свою материю? — спросила она.
— Нет.
— Ты продашь ее мне?
Я подумала о том, что уже получила от нее. Мною владело желание острое, как боль: ее поцелуев, ее свободы…
— Возьми меня с собой, — прошептала я, — пожалуйста.
— Нет. Не теперь. Ты слишком молода, чтобы добровольно вверить себя кому-то.
— Такова моя цена.
Она стянула тонкую материю с плеч и стала складывать ее. Она собиралась оставить меня ни с чем.
— Подожди, — сказала я. — Подожди. Я хочу, чтобы ты исполнила три моих желания. Сделай это — и материя твоя.
— Говори.
— Первое, твое имя.
— Джессика. Джессика Кэмпион.
— Что оно означает?
— На моем языке? Да, в общем-то, ничего. Есть такой цветок, но в моей земле мы носим имена наших отцов. Я, как и ты, дочь благородного дома. Но я покинула его и свою семью, ради того, что влекло меня много сильнее.
— Это было первое желание.
— А второе?
Я вспыхнула, но проговорила:
— Твой локон.
В волосах заключен дух и сила. Вытащив из-за пояса крохотные серебряные ножницы, она срезала длинную прядь с пышной копны своих волос, и несколько раз обернула вокруг моих пальцев. Я крепко прижала локон к ладони.
— И третье?..
— Третье — это обещание. Обещай мне вернуться.
— Откуда ты знаешь, что я сдержу слово? — поддразнила она.
— Оттого, что ты оставишь мне нечто драгоценное.
Она улыбнулась, и вокруг ее глаз заплясали морщинки. Сколько же ей на самом деле лет? Десятью годами старше меня, только кожа загрубела под натиском стихий?
— Сердечный дар?
— А вот и нет, Джессика Кэмпион, — мне нравилось звать ее по имени, будто оно давало мне некую власть над ней. — Я из семьи торговцев, не забыла? Я возьму то, что осязаемо, то, за чем ты вернешься. Что скажешь насчет рубиновой серьги?
Она быстро коснулась ее рукой.
— Вот этой? Она не стоит и грана твоего кейчина, тем паче материи…
— Потому я и хочу ее, Джессика Кэмпион.
— Неужели? — Она смотрела хмуро и неприветливо. Но я к этому привыкла и продолжала настаивать.
— Задумавшись, — сказала я, — ты всегда касаешься ее. Едва ли ты захочешь надолго с ней расстаться.
Ее освещенное лунным светом лицо расплылось в улыбке.
— Негодница! — воскликнула она. — Ты быстро учишься. Ладно, держи. Но будь осторожна — это один из семейных рубинов. Я не посмею вернуться домой без него.
Интересно, есть ли у нее своя Омама, подумала я.
Я протянула руку, оплетенную ее волосами. Я коснулась ее щеки. Она была теплой. Она наклонилась ко мне, дотронувшись носом до моего лица, и потянулась к губам. Мы целовались так долго, что я потеряла счет поцелуям. А когда вновь обрела дыхание, сказала ей:
— Мы скрепили наш уговор. Не исчезай надолго.
— Ты и заметить не успеешь.
Я свернула плат и сама вложила его ей в рукав. Она выскользнула из сада, как тень, унося с собой мое прошлое. Но взамен его я обрела будущее.