Евангельский, православный восточный идеал — это "идеал совершенного духовного единения людей во Христе" [543]. К нему идут дорогами исключительно евангельскими, богочеловеческими, православными. По непоколебимому убеждению Достоевского, у Православия есть все, что необходимо для осуществления этого идеала. Это может вызвать у некоторых недоумение, а у некоторых насмешку. И, желая ответить на это, он говорит: "К чему играть в слова, скажут мне: что такое это Православие? И в чем тут особенная такая идея, особенное право на единение народностей? И не тот же ли это чисто политический союз, как и все прочие подобные ему, хотя бы и на самых широких основаниях, вроде как Соединенные Американские Штаты, или, пожалуй, даже еще шире? Вот вопрос, который может быть задан; отвечу и на него. Нет, это будет не то, и это не игра в слова, а тут действительно будет нечто особое и неслыханное, это будет не одно лишь политическое единение и уж совсем не для политического захвата и насилия, — как и представить не может иначе Европа; и не во имя лишь торгашества, личных выгод и вечных и все тех же обоготворенных пороков под видом официального христианства, которому на деле никто, кроме черни, не верит. Нет, это будет настоящее воздвижение Христовой истины, сохраняющейся на Востоке, настоящее воздвижение Креста Христова и окончательное слово Православия, во главе которого давно уже стоит Россия. Это будет именно соблазн для всех сильных мира сего и торжествовавших в мире доселе, всегда смотревших на подобные ожидания с презрением и насмешкою и даже не понимающих, что можно серьезно верить в братство людей, во всепримирение народов, в союз, основанный на началах всеслужения человечеству и, наконец, на самое обновление людей на истинных началах Христовых. И надо верить в это "новое слово", которое может сказать во главе объединенного Православия миру Россия. Если оно есть "утопия", достойная лишь насмешки, то пусть и меня причислят к этим утопистам, а смешное я оставлю при себе" [544].
Православие — носитель и хранитель пресветлого образа Христова и всех богочеловеческих сил — и есть то "новое слово", которое Россия во главе православного славянства должна сказать миру. Для Достоевского формулой и девизом русского и славянского будущего является Православие и "православное дело". А что такое Православие и "православное дело"? "Это вовсе не какая-нибудь лишь обрядовая церковность, а с другой стороны, вовсе не какой-нибудь fanatismus religius (как уже и начинают выражаться об этом всеобщем теперешнем движении русском в Европе), а что это именно есть прогресс человеческий и всеочеловечение человеческое, так именно понимаемое русским народом, ведущим все от Христа, воплощающим все будущее свое во Христе и во Христовой истине и не могущим и представить себя без Христа" [545]. "Величайшее из величайших назначений, уже созданных русскими в своем будущем, есть назначение общечеловеческое, есть общеслужение человечеству, — не России только, не общеславянству только, но всечеловечеству" [546].
Всечеловеческую роль Достоевский приписывает русскому народу не потому, что он русский, но потому, что православный. Ибо, будучи православным, он свято и богобоязненно сохраняет Лик Христов, Который дарует ему богочеловеческую любовь и силу для духовного единения со всеми народами и для радостного евангельского служения всем людям. Для Достоевского главное и не народ, но Церковь, народ же важен настолько, насколько он в лоне Церкви и насколько живет Христом и ради Христа. Церковь — совесть народа, она должна овладеть душою народа с помощью чудесного и чудотворного Лика Христова. Для Достоевского Православная Церковь — это то "социальное слово", которое должно быть сказано миру русским народом, ибо она (Церковь) является совершенным и незаменимым идеалом. "Если мы захотим одним словом выразить социальный идеал Достоевского, то это не будет слово — народ, но будет — Церковь" [547], - по праву говорит ближайший друг Достоевского философ Владимир Соловьев.
Достоевский никогда не идеализировал русский народ, и еще менее поклонялся ему как идолу. Он всегда беспристрастно подчеркивал и его отрицательные особенности. Будучи мудро объективным, он не преувеличивал его положительные стороны, умаляя отрицательные, но их правильно различал и отделял одни от других. "В русском человеке из простонародья нужно уметь отвлекать красоту его от наносного варварства. Обстоятельствами всей почти русской истории народ наш до того был предан разврату и до того был развращаем, соблазняем и постоянно мучим, что еще удивительно, как он дожил, сохранив человеческий образ, а не то, что сохранив красоту его. Но он сохранил и красоту своего образа. Кто истинный друг человечества, у кого хоть раз билось сердце по страданиям народа, тот поймет и извинит всю непроходимую наносную грязь, в которую погружен народ наш, и сумеет отыскать в этой грязи брильянты. Судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает. А ведь не все же и в народе — мерзавцы, есть прямо святые, да еще какие: сами светят и всем путь освещают!.. Судите наш народ не потому, что он есть, а потому, чем желал бы стать. А идеалы его сильны и святы, и они-то и спасли его в века мучений, они срослись с душой его искони и наградили ее навеки простодушием и честностью, искренностью и широким всеоткрытым умом, и все это в самом привлекательном, гармоническом соединении. А если притом и так много грязи, то русский человек и тоскует от нее более сам, и верит, что все это — лишь наносное, наваждение диавольское, что кончится тьма и что непременно воссияет когда-нибудь вечный свет" [548].