Этот кризис протестантского политического строя вызван давлением появившейся альтернативы, которую можно назвать либеральным устроением Запада. Хотя его окончательный триумф отнюдь не гарантирован, подъем этого нового либерального порядка до уровня, когда он может поставить под угрозу весь протестантский миропорядок, является наиболее значительным политическим событием нашего времени.
Что это за либеральное устроение? Я коснусь некоторых из его наиболее важных характеристик, как более, так и менее известных.
В отличие от протестантского строя, выросшего из натянутых отношений двух библейских принципов: принципа национальной свободы и принципа морального минимума законного правления, - либеральная конструкция Запада предполагает, что в основе легитимного политического строя лежит только один принцип: индивидуальная свобода. Классическим и до сих пор влиятельным источником этой идеи является самый известный либеральный манифест современности - Второй трактат о правительстве Джона Локка. Опубликованный в 1689 г. Манифест открывается утверждением, что все личности рождаются "в совершенной свободе” и "совершенном равенстве" и стремятся к жизни, свободе и благосостоянию путем взаимного обмена, основанного на согласии. На этой базе Локк строит свою модель политической жизни и теорию правительства.
Сам Локк был продуктом протестантского устройства, и его работа была направлена на его укрепление, а не подрыв. Тем не менее, разрабатывая свою теорию, Локк преуменьшал или полностью игнорировал важные аспекты природы человека и его мотиваций, без которых политическая философия не имеет смысла. Разумеется, каждая теория смазывает и упрощает картину. Но хорошо сформулированная теория улавливает наиболее важные черты изучаемой области, а плохо сформулированная позволяет ключевым элементам ускользнуть от внимания. Это и произошло со Вторым трактатом, предложившим рационалистический взгляд на политическую жизнь человека, абстрагируясь от всех уз, связывающие людей друг с другом, помимо согласия. Говоря о "согласии", Локк имеет в виду, что индивид становится членом человеческого коллектива лишь потому, что соглашается с этим, и имеет обязательства по отношению к такому коллективу лишь потому, что взял их на себя. Для человека это лестный взгляд, создающий впечатление, что все важные решения остаются за ним. Однако этого мучительно не хватает для описания реального политического мира, в котором взаимная лояльность связывает людей в семьи, племена и нации, и каждый из нас получает определенное религиозное и культурное наследие как следствие рождения в такой семье и коллективе. Он игнорирует обязанности, присущие как унаследованному, так и принятому членству в коллективах такого рода, предъявляющих к индивидам требования, которые не возникают в результате согласия и не исчезают в случае несогласия. Он не обращает внимания на последствия общих невзгод, которые приносят неизбежные вызовы и лишения семьям, племенам и нациям, усиливая ответственность перед коллективом и превращая их в наиболее остро ощущаемые и часто непоколебимые черты морального и политического ландшафта. Невозможно придумать какое-либо разумное объяснение политики или политических обязательств, не придающее большое значение таким факторам. И Локк, упуская их, на самом деле серьезно обесценивает самые основные связи, скрепляющие общество.
Рассмотрим в качестве примера семью. Большинство из нас считает, что братья и сестры, рожденные одними родителями, несут особую ответственность за помощь друг другу в трудную минуту, которая имеет приоритет над другими обязанностями. Точно так же можно предположить, что у бабушек и дедушек есть обязательства перед своими внуками, а у внуков есть обязательства перед своими бабушками и дедушками. Но ни одно из этих семейных отношений не является результатом согласия: никто не выбирает братьев, сестер или внуков. И поэтому упомянутые обязательства происходят из других источников. Однако модель Локка, стремящаяся обосновать семью на свободном выборе и согласии, не порождает таких обязательств. Это означает, что любой, кто придерживается положений Второго трактата, не сможет даже понять, а тем более оправдать существование семьи, какой мы ее знаем, и узы ответственности, придающие ей форму.
То же самое можно сказать и о теории государства Локка. Государство, воссозданное во Втором трактате, является продуктом только согласия: люди чувствуют, что их жизнь и собственность недостаточно защищены, поэтому они предпочитают заключить договор, чтобы защитить свои интересы. Но этот пакт в защиту своей собственности мало напоминает национальные государства, известные нам по опыту. В реальной жизни нации это сообщества, связанные вместе узами взаимной лояльности, передающие определенные традиции от одного поколения к другому. Они обладают общей исторической памятью, языком и текстами, обрядами и границами, что придает их членам сильную идентификацию со своими предками и заботу о судьбе будущих поколений. Я представляю, как вера Фортескью в превосходство английских законов отзывалась на протяжении веков в душах следующих поколений. Я думаю, как историческая боязнь господства католической Испании дала жизнь английским институтам, а также войнам на этой земле на протяжении генераций. Подобные привязанности и предрасположенности побуждают человека служить своей стране не только ради своей жизни и собственности, но, напротив, путем принесения в жертву этих самых вещей. И в большинстве случаев это прививается нам в детстве и выбирается не более свободно, чем личности братьев и сестер или бабушек и дедушек. Локковская теория государства не позволяет нам понять, а тем более оправдать существование национального государства и связанных с ним обязательств, придающих ему форму.