Она почувствовала, что ее настроение упало, и изо всех сил старалась стряхнуть с себя хандру, не позволять себе думать ни о мистере Карлтонне, ни о его письме, ни о том, как она скучает без него. Она подумала, что если ей и не удалось до конца выполнить это прекрасное решение, то по крайней мере она смогла скрыть свою депрессию от леди Уичвуд. Но вскоре выяснила, что ошиблась.
– Дорогая, ты не хочешь рассказать мне, отчего ты так подавлена, – сказала осторожно леди Уичвуд.
– Да нет, ничего! А что, я выгляжу подавленной? Я как-то не думала об этом. Просто я всегда падаю духом, когда не видно ничего, кроме мокрых улиц, деревьев, зонтов и луж. Ненавижу сидеть в доме, ты же знаешь!
– Печально, конечно, что погода испортилась, но ведь ты никогда не обращала внимания на погоду. Как часто я просила тебя не выходить из дому, когда на улице дождь лил как из ведра! Но ты всегда только смеялась и говорила, что любишь чувствовать на лице капли дождя.
– Ну, это было в деревне, Амабел! В городе все по-другому, здесь ведь не обмотаешь шарф вокруг головы, не наденешь пару прочных старых туфель и не пустишься пешком за несколько километров! Я же не могу так поступить в Бате!
– Конечно нет! – тихо ответила леди Уичвуд и снова склонилась над платьем, которое она шила для своей малышки.
– По правде говоря, я думаю, что мне просто надо чем-нибудь заняться, – призналась Эннис. – Вот если бы я только не считала шитье ужасно скучным занятием или у меня была бы способность Люсиллы к рисованию – ты видела ее акварели? Они на голову выше того уровня, на котором обычно находятся работы юных девушек!
– О, не думаю, что шитье или рисование решат проблему! Это ведь не помогает отвлечься. Не знаю, как насчет рисования, потому что я никогда не любила рисовать, но думаю, что, как и шитье, оно не отвлекает от тяжких дум. Даже наоборот!
– Я думаю, мне нужно приняться за чтение серьезных книг, – заявила Эннис, решив увести разговор в сторону от опасной темы.
– Да, дорогая, это наверняка помогло бы, но ты сидишь с книгой в руках уже двадцать минут, и я просто не могла не заметить, что за это время ты не перевернула ни одной страницы, – отметила леди Уичвуд. Затем она подняла голову и, слабо улыбнувшись, сказала: – Я не хочу терзать тебя вопросами и больше не скажу ни слова. Я только от всего сердца надеюсь, что ты не совершишь ничего, о чем впоследствии будешь жалеть. Я не смогу вынести, если ты будешь несчастна, моя дорогая. Скажи мне, как ты думаешь, этот лиф не будет мал моей малышке?
Глава 14
Погода оставалась неустойчивой еще несколько дней, и стало ясно, что различные развлечения на свежем воздухе, запланированные Коризандой и ее друзьями, придется отложить. Это, естественно, стало огромным разочарованием для Люсиллы, и очень скоро даже леди Уичвуд потеряла терпение. Когда Люсилла в двадцатый раз за последние два часа спросила, не кажется ли ей, что небо проясняется и что завтрашняя прогулка в Сидни-Гарден, скорее всего, состоится, она мягко, но решительно упрекнула ее:
– Милое мое дитя, погода не улучшится оттого, что ты постоянно подбегаешь к окну и спрашиваешь нас, не кажется ли нам, что небо проясняется. Ни моя золовка, ни я не имеем ни малейшего представления, будет ли завтра хорошая погода – так есть ли смысл требовать от нас ответов? Куда лучше без толку не прижиматься носом к стеклу, а заняться делом – музыкой или рисованием. – Леди Уичвуд мягко улыбнулась и добавила: – Знаешь, моя дорогая, как бы люди тебя ни любили, они очень скоро сочтут тебя невыносимо скучной, если ты будешь постоянно жаловаться и капризничать по поводу каждой мелочи, словно ты до сих пор – маленький избалованный ребенок.
Люсилла покраснела, и на мгновение показалось, что она не удержится и скажет в ответ какую-нибудь резкость, но через несколько секунд внутренней борьбы девушка произнесла тихо:
– Прошу прощения, мэм! – и выбежала из комнаты.
Вскоре стало ясно, что слова леди Уичвуд подействовали. Люсилла хотя и бросала время от времени грустные взгляды на мокрые стекла, но уже очень редко жаловалась на капризы погоды, и усилия девушки, с которыми она старалась скрыть свое разочарование за внешней жизнерадостностью, были достойны всяческих похвал.
Но тогда, когда погода стала налаживаться, мисс Фарлоу внесла совершенно лишнее разнообразие в их жизнь, внезапно заболев гриппом. Завернувшись в платок, она ковыляла по дому, уверяя, что у нее всего лишь небольшая простуда, и, пока она однажды утром не упала в обморок, попытавшись подняться с кровати, ее нельзя было уговорить ни полежать в постели несколько дней, ни позволить Эннис пригласить врача. У меня ничего опасного, легкое недомогание, но скоро я совсем поправлюсь, твердила она, и дорогой Эннис нет никакой необходимости вызывать доктора Тидмарша не потому, что она имеет что-либо против него, ведь она знает, что он очень мил и настоящий джентльмен, просто ее папа не верил докторам; и кроме того, было бы странно с ее стороны заболеть тогда, когда весь дом полон гостей, и ее долг – оставаться на ногах, даже если это и убьет ее.
Однако Эннис решила взять дело в свои руки и послала посыльного с запиской к доктору Тидмаршу. К тому времени, когда пришел доктор, мисс Фарлоу чувствовала себя настолько плохо, что приветствовала его как спасителя, затем разрыдалась и принялась описывать ему все симптомы своей болезни в мельчайших подробностях. Закончила она тем, что принялась умолять его ни в коем случае не говорить ей, что у нее скарлатина.
– Нет, нет, мэм! – утешил ее доктор. – Всего лишь грипп! Я пришлю вам лекарство, и вы очень скоро почувствуете себя гораздо лучше. Я загляну к вам завтра, чтобы посмотреть, как вы поправляетесь. А вы должны оставаться в постели и делать то, что вам скажет мисс Уичвуд.
Затем он вышел из комнаты вместе с Эннис, сказав, что особо беспокоиться не следует, дал ей необходимые наставления, а потом, уходя, прищурившись, сказал:
– Так, а что касается вас, мэм, то вы, пожалуйста, не переутомляйтесь. Вы выглядите не такой здоровой, как в прошлый раз: я подозреваю, что вы слишком устали.
Когда Эннис вернулась в спальню мисс Фарлоу, она застала кузину в слезах. Поводом для этого нового приступа беспокойства стал страх Марии, что Том мог заразиться от нее, за что она никогда, никогда себя не простит.
– Дорогая Мария, у нас будет достаточно времени поплакать над этим, если Том действительно заразится, чего, вполне вероятно, может и не произойти, – бодро заявила Эннис. – Бетти принесет тебе сейчас лимонад, а после этого ты, возможно, сможешь немного поспать.
Вскоре стало ясно, что мисс Фарлоу – очень сложный больной. Она умоляла мисс Уичвуд не обращать на нее внимания, заниматься своими делами и не думать ни в коем случае, что она должна сидеть у ее постели, потому что у нее есть все необходимое и ей невыносима сама мысль о том, что она причиняет кому-то беспокойство. Но если мисс Уичвуд уходила из комнаты дольше чем на полчаса, мисс Фарлоу впадала в глубокое уныние, потому что ей тут же становилось ясно, что никого не беспокоит, что с ней, а ее дорогую Эннис это беспокоит меньше всех.
Леди Уичвуд и Люсилла тоже хотели помочь ухаживать за мисс Фарлоу, но Эннис не позволила им даже войти в спальню больной. Люсилла, услыхав отказ, явно испытала облегчение, потому что она никогда в жизни ни за кем не ухаживала и в глубине души боялась, что может сделать что-нибудь не так. Что же касается леди Уичвуд, то она весьма неохотно согласилась держаться подальше от бедной Марии, и то только после того, как Эннис напомнила ей, что она должна думать прежде всего о своих детях и ни в коем случае не может рисковать заразиться гриппом.
– Но ты должна пообещать мне, что будешь осторожна! Пусть Джерби тебе поможет, и не оставайся в комнате надолго и не подходи к Марии слишком близко! Как было бы ужасно, если бы ты заболела!