Однако есть и другое прочтение истории Дядя Тома – религиозное. Дядя Том не имеет представления о правах, но у него есть глубокие религиозные убеждения, говорящие ему, что все люди, как черные, так и белые, произошли от Адама, который был создан по образу и подобию Божьему. Таким образом, внутреннее достоинство Тома обретает основание в семейном древе, восходящем к Адаму. Том не переводит сей факт в терминологию права, скажем, в отношении права наследования, закрепленного за каждым из детей Адама. Однако он совершенно уверен в том, что честь, присущая ему как потомку Адама, ничем не уступает той чести, что присуща любому другому человеческому существу. В то же время Дядя Том безропотно принимает все, чего требуют от него хозяева, ибо верит, что на все это есть Божья воля и что его таким образом испытывают. Попытка поставить существующее положение вещей под вопрос была бы проявлением гордыни, а это грех еще более тяжкий, нежели те грехи, что совершают его обидчики. Бунтовать неправильно, поскольку муки страждущих может искупить только Бог.
Следует ли нам заключить, что мировоззрение Тома, глубоко насыщенное искренней и наивной верой, лишено представлений о самоуважении? Есть ли это мировоззрение, в котором отсутствует представление об унижении? Я считаю, что обнаружить у Тома представление об унижении нетрудно. Хозяин обращается с ним так, как не должно делать потомку Адама, их общего предка. Том уверен, что ни с одним существом, созданным по образу и подобию Божьему, так обращаться нельзя. Вопрос, следовательно, состоит не в том, способен ли человек, у которого отсутствует представление о правах человека, выработать понятие об унижении. По-настоящему сложная проблема заключается в следующем: могут ли у Тома, несмотря на полное отсутствие понятия о правах, возникнуть резоны считать себя униженным, которые мы сочли бы достаточными? Более того, если мы не верим в то, что мир есть творение Бога, можем ли мы по-прежнему считать те резоны, по которым Том считает, что его унизили, достаточными?
Джоэл Файнберг полагает, что концепция самоуважения, которая не была бы связана с представлением о правах, попросту невозможна. Или же, скорее, он полагает, что без представления о правах невозможна идея самоуважения, удовлетворительная с нашей точки зрения, и, соответственно, невозможна концепция унижения, которую мы бы сочли здравой. Нас интересуют не те резоны, которые Дядя Том счел бы необходимыми и достаточными, но те, которые таковыми сочтем мы. «Мы» в данном случае включает каждого, чья концепция морали исходит из гуманистического допущения, что единственным основанием морали является человек. Таким образом, я понимаю проблему, поставленную Файнбергом, как вопрос о том, может ли человек, исходящий из гуманистической концепции морали, обладать представлением о самоуважении или об унижении, которое не основывалось бы при этом на понятии о правах, и на этот вопрос я уже ответил утвердительно. Как этика долга, так и этика целей могут дать почву для формирования представлений о самоуважении и унижении.
Но даже и в контексте этики прав Дядя Том являет собой проблему. Права суть интересы – пусть и особого рода, но тем не менее не перестающие от этого быть интересами. И какова бы ни была природа этих интересов, уважать другого человека – в любом случае значит придавать его интересам соответствующий вес, по крайней мере подобающим интересам. Озабоченность людей тем, чтобы их уважали, отчасти представляет собой беспокойство о том, чтобы уважали их интересы, чтобы их соблюдали и защищали. Интересами Дядя Том, несомненно, обладает, вот только совершенно о них не заботится. Вопрос, следовательно, состоит в том, может ли обладать чувством самоуважения человек, который не заботится о своих интересах.