Я отвечала ему, что никак не могу скрывать и утаивать истинны. В три недели моего гощения, видела я его правда раз пять или шесть. Но пожалуй братец, примолвила я, видя что он начал разгорячаться, позволь мне кончить. Когда он к нам ни приходил, то спрашивал всегда г. Гове и ее дочь. Я надеюсь, что они старались бы употребить все способы, чтобы ему отказать, но извинялись передо мною неоднократно тем, что не имея ни какой причины запретить ему въезд в их дом, чин его, звание и богатство требует того, чтобы обходиться с ним учтиво.
Брат мой был совсем готов последовать всему стремлению своей страсти; отец находился в таком положении, которое предвозвещало великую бурю; дядья разговаривали между собою тихо с сердитым видом; а сестра поднимала руки таким образом, которой ни мало не клонился к тому, чтобы их умилостивить; мать моя сказала притом: надобно сие бедное дитя выслушать.
Я ласкала себя, говорила им я, что меня упрекать будет нечем. Весьма бы мне было не благопристойно предписывать госпоже и девице Гове, от кого им принимать посещения; равным образом не имела ни какой причины укорять их в том, чтобы чинимые им посещения клонились ко мне; также каким образом могла отговориться не быть с ними в то время вместе. Никогда не видала я его иначе, как в их присутствии. Говорила ему несколько раз, что покамест он не примирится с моею фамилиею, то не должен никак надеяться того, чтоб я могла принимать его посещения.
Сказала им еще, что девица Гове по усильной моей просьбе, не отходила от меня ни на минуту, во все то время, когда он у них находился.
Брат мой слушал меня с великою нетерпеливостью, по которой очень легко приметить было можно, что он не смотря на все мои оправдания, старался находить меня виновною. А прочие были бы весьма довольны моим извинением, есть-ли бы не имели нужды привести меня в робость, дабы убедить повиноваться тому, что они мне предлагать были намерены. По всему видеть было можно, что они с моей стороны не могли никак ожидать добровольного согласия.
Едва только перестала я говорить, как брат мой не уважая ни как присутствия моего отца и дядьев, начал произносить клятвы, что со своей стороны не может никогда и слышать о примирении с дерзким тем бездельником; и что не будет ни когда признавать меня своею сестрою, ежели я отважусь ободрять надеждою такого человека, которой несносен для всей их фамилии.- – - – Такого человека, перервала речь его моя сестра, которой едва не был убийцею моего брата.
Отец мой сказал мне гневным голосом, что довольно делали для меня снисхождения, давая свободную волю избирать себе супруга по моему выбору; но теперь пора уже требовать от меня повиновения. Так, правда, примолвила к тому моя мать; и я надеюсь, что мы в любимой сей нашей дочери не найдем ни какого сопротивления нашей воли и желаниям. Дядя мой Юлий сказал, что он уверен в том очень твердо, что милая его племянница конечно, будет повиноваться воле своего отца без всякого прекословия. Дядя же мой Антонин проворчал грубым своим наречием, что не думает он ни как, чтобы я получив себе милость моего деда, почитала себя от того независимою; а в противном случае покажет он мне, что духовная та может быть уничтожена.
Ты можешь себе вообразить в каком я тогда находилась удивлении. Что сие значит? думала я сама в себе, и какое намерены делать мне предложение? не ужели о г. Виерлее? на конец, о ком будут мне говорить? В разуме молодой девицы представляются всегда больше невыгодные и бедственные, нежели благополучные воображения, а особливо когда в том участвует ее самолюбие. Я думала сама в себе: пусть говорят, о ком хотят; могла ли я воображать себе, что будут мне предлагать г. Сольмса?
Не думала я ни как, чтобы подала причину к такой суровости; однако ж старалась сохранять в себе чувствования благодарности за их ко мне милости, коими была им обязана как дочь и племянница; но столько поражена была таким чрезвычайным и неожиданным приемом, что просила у отца моего и матери позволения удалиться в свою горницу, дабы сколько нибудь прийти в себя от моего замешательства. Никто мне в том не противоречил, по чему я поклонившись им вышла. Брат мой и сестра остались очень довольны, что могли убедить стариков учинить мне такую встречу.
Вышедши в мою горницу, и не имея при себе ни одного другого свидетеля, кроме верной моей Анны, начала приносить горестные жалобы относительно ожидаемого мне от них предложения. Едва только могла прийти несколько в себя, как позвали меня пить чай. Послала я мою горничную женщину с просьбою, чтобы меня от того уволить; но по присланному второму приказанию принуждена была сойти, показывая по наружности сколько могла вид спокойной. Брат мой уверил все собрание в язвительнейших выражениях, что я для того не хотела сойти к чаю, чтобы могла скрыть свое неудовольствие и досаду, слыша поносительные слова о таком человеке, о котором уже предубеждена сердечно. Могла бы я вам отвечать на сие так, как вы то заслуживаете, сказала я ему, однако ж теперь от того удержусь. Есть-ли не нахожу в вас чувствий брата, то и вы не можете также находить во мне чувствий сестры.