Когда мы сели, то мать моя начала говорить о взаимном дружестве, долженствуемом царствовать между братом и сестрами, и порочила с некоторою ласкою поступок моей сестры и брата, что причиняли мне досаду и огорчение; а впрочем уверяла всех, что надеется твердо на мое воле отца моего повиновение. Тогда, сказал мой отец, все пойдет своим порядком; тогда, примолвил мой брат, будем мы ее любить до чрезвычайности. сестра моя прибавила к тому, мы будем ее любить так как любили прежде. Дядья мои сказали: она будет идол нашего сердца.
Вот, любезная моя приятельница! каким образом по возвращении моем домой была я встречена. При конце завтрака явился г. Сольмс. Дядья мои Антонин и Юлий представили его мне как одного из лучших своих друзей; отец мой сказал мне: Знай, Кларисса! что Сольмс мне друг. Когда он сел подле меня, то мать моя посмотрев на него несколько времени обратила на меня взор наполненной нежности. Глаза мои устремились равным образом на нее прося ее защиты; на него же глядела я с презрением и негодованием смешанными с ужасом. Между тем брат мой и сестра осыпали его ласками и учтивостями.
При сем прошу тебя свидетельствовать любезной и почтеннейшей твоей родительнице мою чувствительнейшую благодарность за все ее ко мне благосклонности, что я не премину также и сама сказать ей особливым письмом.
Кларисса Гарлов.
ПИСЬМО VIII.
24 Февраля.
Дело мое производится с чрезвычайным жаром и поспешностью. Сольмс здесь почти ночует, и оказываемая ему благосклонность увеличивается от часу более. Ни чего здесь больше ни от кого не слышно, как следующие выражения: Как она счастлива! какое великое богатство!
Ах! любезная приятельница! да будет угодно небу, чтобы я не имела причины приносить жалобы на ошибку столь богатой фамилии, какова моя! До сего времени вижу я себя преданною во власть моего брата, которой показывает ко мне отменные ласки. Ты можешь воображать себе, что я изъяснялась с ним очень искренно, но он берет на себя вид насмешливой; и не может себя уверить, чтобы столь скромная и привязанная к своей должности девица, какова была сестра его Кларисса, могла причинить всем друзьям огорчение.
И в самом деле прихожу я в трепет воображая себе будущее. Весьма то видно, что они уже со всем решились.
Отец мой и мать стараются всячески убегать случаев иметь со мною особливой разговор; не требуют моего согласия, по тому что по видимому полагают, будто бы мне намерение их уже известно. Нет им никакой выгоды принуждать мои склонности, так как то делают брат мой с сестрою. Для сей самой причины и я не стараюсь говорить с ними. Все мои силы сохранивю для объяснения с моим отцом, ежели удостоит он выслушать меня терпеливо. Насколько трудно не иметь в себе согласных чувствований с теми, которым должность наша и склонность обязывают нас повиноваться.
Г. Сольмс удостоил уже меня тремя особливыми посещениями, кроме тех общих; в которых я должна была иметь участие; кажется мне, что я его никогда терпеть не буду, он не имеет в себе ни разума ни рассуждения; не знает больше ни чего, кроме умножения доходов и хлебопашества.
Все они старались привлечь в согласие свое также и госпожу Нортон; и как мнения ее были с намерениями их несогласны, то сказано ей было, что она сделает очень хорошо, ежели в тогдашних обстоятельствах прекратит свои посещения.
Тетка моя сказала один раз, что не думает она, чтобы племянница ее могла иметь когда нибудь привязанность к г. Сольмсу; однако ж научили ее говорить другим голосом. Завтре ожидаю я ее посещения. Брат мой и сестра не могли никак сыскать случая объяснить мне подробно будущее мое счастие; то взяла она на себя то мне представить, и отобрать решительное от меня мнение; ибо сказано мне, что отец мой не имеет ни малейшей терпеливости слышать, что я воле его сопротивляюсь.