Жаль мне, Клари, перервать слова твои, хотя ты в таком случае теряешь все должное ко мне уважение. Ты еще молода; не видала ни когда никаких противоречий. Однако ж при всем том не смотря на всю твою ко мне непочтительность, желала бы я, чтобы ты хотя малую для матери твоей показала отличность, когда она говорит с тобою.
Извините меня, матушка! и в таком чрезвычайном случае возьмите несколько терпения. если бы говорила я не с такою горячностью, то всякой бы мог подумать, что говорю как молодая девица против такого человека, которой для меня всегда был и будет несносен.
Смотри, Клари…
Любезная родительница! позвольте мне теперь вам изъясниться. Весьма тягостно не иметь свободы объяснить своих мыслей, а особливо когда должно говорить о таком человеке, которой почитает меня препоною своему честолюбию, и поступает как с невольницею.
Куда ты заблуждаешь? Клари!
Матушка! должность моя не позволяет мне полагать отца моего столь пристрастным чтобы…
Как? что? Клари!
Имейте терпение, любезная родительница! вы обещались выслушать меня терпеливо. Наружной вид в человеке не значит ничего, когда тому противоречит рассудок.
И так в таком случае можно сказать что глаза и рассудок между собою несогласны.
По вашим словам можно судить, что все приписываемые мне качества и свойства будут мне служить наказанием, и я учинюся супругою чудовища…
Ты меня удивляешь, Клари и устрашаешь; тебе ли то говорить можно?
Матушка! сей человек в глазах моих кажется чудовищем; и сие самое принуждает меня быть равнодушною ко всем людям. Прежде сего полагали во мне предубеждение к такому человеку, коего нравы и поступки почитали порочными. Я почитала себя подозреваемою, будто бы хотела с ним бежать, и всю фамилию мою погрузить в бесславие. Матушка! какое бы терпение в состоянии было снести такой опыт?
Теперь, Клари! надеюсь, что позволишь ты говорить и мне. Кажется мне, что я слушала тебя с довольною терпеливостью. если бы могла я думать… Однако ж я речь мою постараюсь сократить как можно больше. Кларисса! мать твоя подает тебе в терпении пример собою.
Матушка! насколько снисхождение ваше меня поражает! Сие для меня гораздо чувствительнее нежели прежде была ваша строгость.
По всему видно было, что возложенная на нее комиссия была и ей самой тягостна чрезвычайно; а в противном случае терпение ее не простиралось бы так далеко.
И так я должна тебе сказать, продолжала она, что отец твой почитает то нужным необходимо. До сего времени была ты дочерью почтительною и послушною. И какая бы причина не быть тебе таковою? Ни одна еще дочь не имела к себе от родителей своих такого снисхождения и благосклонности. Теперь выбирай себе любое; или опровергни все прошедшие твои деяния; или согласись учинить над собою требуемой от тебя опыт, которой все увенчает; или раздражи всю твою фамилию, и презри отца своего, требующего от тебя повиновения. Вот что теперь делать должно!
Ах! правда, думала я сама в себе; брат мой умел преклонить отца моего на свою сторону, и успех соответствует его желаниям. Противлюсь я по видимому не его корыстолюбивым намерениям, но воле отца моего.
На слова матери моей не отвечала я ни слова. Признаюсь, что тогдашнее мое молчание можно было счесть упрямством. Сердце мое надрывалось. Мать мою почитала я жестокою и суровою, видя ее следующею властолюбивым желаниям моего брата.
Однако ж молчание сие обратилось по крайней мере в мою пользу. Вижу, сказала мне мать моя, что ты думаешь повиноваться. Ах! дочь моя! любезная Клари! теперь то люблю тебя от всего моего сердца! Ни кто не будет о том знать, что ты мне сопротивлялась. Все будет приписано твоей стыдливости, и ты славы твоей ни мало не потеряешь.
На все ее слова отвечала я только одними слезами.
Она старалась их стирать, целуя меня между тем беспрестанно. Пойдем дочь моя! говорила она; отец твой нас ожидает, и надеется найти в тебе гораздо больше твердости; однако ж останься теперь здесь; я постараюсь тебя сколько нибудь извинить. Сие самое будет служить доказательством, что сердце твое свободно, как ты в том меня уверяла.
Любезная приятельница! не означают ли все такие слова жестокости; а особливо в такой матери, которая была всегда снисходительна? За грех себе поставляю почитать мать мою способною к какой нибудь хитрости и лукавству. Но она к тому побуждается другими. Она принуждена употреблять такие способы, которые собственному ее сердцу противны, дабы тем избежать и избавиться жесточайших для себя мучений.