Но поговоримъ о семъ обстоятельнѣе. Не примѣчаешь ли ты, что братъ твой имѣетъ противъ тебя гораздо больше власти, а особливо когда получилъ во власть свою знатное имѣніе, и когда ты произвела въ нѣкоторыхъ изъ нихъ желаніе удержать за собою обладаніе твоей вотчины, естьли ты не повинуешься ихъ волѣ и желаніямъ? Знаю все то что есть похвальное въ побудительныхъ твоихъ причинахъ? Но естьли ^ы ты имѣла землю ту въ на^тоя-щемъ твоемъ владѣніи, естьли бы основала въ ней твое жилище съ вѣр-ною твоею Нортоною, которая была тебѣ покровительницею въ дѣтскихъ твоихъ лѣтахъ; то не ужели дума-еть, что братъ пощадилъ бы тогда тебя болѣе^…^ тебѣ говорила не да-вно, что искутенія твои соразмѣр-ны съ твоимъ благоразуміемъ; но естьли ты отъ того освободиться, то превзойдешь всѣхъ женщинъ. По истиннѣ, ты можешь кончить все то однимъ разомъ; люди будутъ удивляться слѣпому твоему повиновенію, ежели ты рѣшиться учиниться госпожею Сольмшею.
Съ не малымъ удовольствіемъ читала я описаніе твое, съ какою снисходительностію поступаетъ г. Ловеласъ со своими откупщиками, и какой учинилъ откупщику твоего дяди небольшой подарокъ. Госпожа Фортескю удостоиваетъ его названіемъ наилучшаго господина. Могла бы я то тебѣ сказать ежели бы почитала за нужное внушить въ тебя нѣсколько больше къ нему почтенія. Однимъ словомъ, случаются многія такія качествы, которые могутъ учинить человѣка сноснымъ когда ему еще нѣтъ пятидесяти лѣтъ; но до сего возраста сожалѣю я о той женщинѣ, которой онъ достанется удѣломъ; надѣюсь что до того времяни уморитъ онъ можетъ быть цѣлую дюжину женщинъ. Но не станемъ отступать отъ начатой нами матеріи. Вѣришь ли ты, чтобы откупщикъ твоего дяди не заслуживалъ похвалы, ежели то правда, что получа отъ г. Ловеласа двѣ Гинеи заплатилъ изъ нихъ тотчасъ, чемъ долженъ былъ своему господину? Но что должно думать о господинѣ, которой имѣлъ духъ то взять, хотя и зналъ очень твердо, что у откупщика его не было ни копѣйки, и которой по отъѣздѣ г. Ловеласа былъ столько безстыденъ, что не преминулъ хвалить его честность? Естьли сіи справедливо, и естьли бы господинъ тотъ не былъ столь блискою роднею моей пріятельницѣ, то назвала бы я его гнуснѣйшимъ подлецомъ на свѣтѣ. Однакожъ можетъ быть обстоятельствы тѣ увеличены слишкомъ больше, нежели они въ самомъ дѣлѣ. Весь свѣтъ расположенъ противу скупыхъ очень неблагосклонно; и они не заслуживаютъ ни какихъ другихъ чувствій, по тому что ни о чемъ больше не стараются, какъ только сохранять съ великою рачительностію то, что предпочитаютъ всему свѣту.
Ожидаю перьваго твоего письма съ великою нетерпѣливостію. Здѣлай милость не поскучай никакими подробностями. Я мыслями моими и чувствами ни чемъ кромѣ тебя не занимаюсь, и безпокоюсь чрезвычайно о всемъ томъ что только до тебя касается.
Анна Гове.
Письмо XVI.
* Кларисса посланнаго къ ней письма еще не получала.
Въ пятницу 3 Марта.
Ахъ! любезной другъ! что мнѣ надобно было вытерпѣть, и что я претерпѣла? Опытъ на опытѣ, совѣтъ сверьхъ совѣта, переговоры на переговорахъ. Но естьли такіе права и законы, которые бы могли утверждать какое нибудь постановленіе и увѣрительность для человѣка вразсужденіи сердца имѣющаго къ нему ненависть и презрѣніе?
Надѣюсь еще, что мать моя успѣетъ сколько нибудь въ мою пользу. Но тебѣ должна описать всѣ мои мученія и напасти. Употребила я уже на то всю ночь; ибо о многомъ надобно тебя увѣдомить; а при томъ желаю то исполнить со всею подробностію.
Въ послѣднемъ моемъ письмѣ предварила я тебѣ мои страхи; они основаны были на одномъ бывшемъ у матери моей съ теткою моею разговорѣ, которой Анна нашла способъ подслушать. Безполезно будетъ разсказывать тебѣ всѣ мѣлкія подробности, по тому что они обнаружилися сами собою въ словахъ моей матери, съ которою я за нѣсколько предъ симъ часовъ говорила.
Сего утра сошла я къ завтраку, имѣя сердце угнѣтенное всѣмъ тѣмъ, что мнѣ Анна разсказывала вчерашняго дня послѣ обѣда. Надѣялась я найти случай говорить о томъ моей матери, ласкаясь внушить въ нее къ себѣ нѣсколько жалости; и для того намѣрена была итти за нею въ ея горницу. Но несчастію несносной Сольмсъ сидѣлъ между ею и моею сестрою съ нѣкоторымъ видомъ увѣрительности, которая взглядами его тронула меня чрезвычайно и показалась обидною. Ты знаешь, любезная пріятельница, что ни что въ отвратительномъ человѣкѣ не можетъ быть пріятно.
Естьли бы остался онъ на своемъ мѣстѣ, то все бы прошло спокойно; но гнусное то животное вздумало вставши пойти къ тому стулу, которой Стоялъ подлѣ того мѣста, гдѣ я сидѣла; я старалася его отъ себя удалить, подъ видомъ будто бы очищала мѣсто для себя, и сѣла показывая великую досаду и неудовольствіе. Ни что остановить его было не въ состояніи, человѣкъ сей увѣренъ въ себѣ съ лишкомъ много; смѣлъ и дерзокъ. Я удивилась и ужаснулась видя его подвигающаго свой стулъ ко мнѣ ближе, и помѣщая на немъ гнусную свою особу. Все слышанное мною представилось тогда моему воображенію; и поступокъ сей столько мнѣ былъ несносенъ, что я пересѣла на другой стулъ. Признаюсь, что ни какъ не могла скрыть въ себѣ моей досады; а симъ подала брату моему и сестрѣ великія выгоды надъ собою, чемъ они воспользоваться и не преминули. Однакожъ проступокъ сей учиненъ противъ моей воли, и я иначе не могла ничего сдѣлать; или лучше сказать, не знала сама что дѣлала.
Примѣтила я, что братъ мой въ великомъ находится сердце. Когда онъ бываетъ сердитъ, то всякому сіе изъ лица его примѣтно. Кларисса! сказалъ онъ мнѣ жестокимъ голосомъ. Братецъ, отвѣчала я поклонясь ему съ великою учтивостію. Я трепетала. Перьвое мое движеніе состояло въ томъ, что подвинула я свой стулъ къ зеркалу гораздо ближе, и на него сѣла. Лице мое тогда въ чрезвычайномъ огнѣ пылало.
Раздавай чай, сказала мнѣ мать моя; сядь подлѣ меня, любезная дочь, и потчивай насъ чаемъ.
Съ великою охотою пошла я на тотъ стулъ, которой былъ оставленъ презрительнымъ тѣмъ человѣкомъ. Ласковость матери моей привела меня нѣсколько въ себя и успокоила. Во время завтрака сказала я г. Сольмсу слова два единственно въ угодность моему отцу. И гордыя души бываютъ иногда снисходительны, сказала мнѣ сестра моя тихимъ голосомъ показывая видъ торжества и презрѣнія; но я притворилась, будто бы словъ ея не слыхала.
Мать моя была самая благосклонность. Я спрашивала ее: нравится ли ей чай? она отвѣчала мнѣ на то съ ласковостію, называя любезною своею дочерью. Такое ободреніе нѣсколько меня возгордило; я ласкала себя, что отъ отца моего не будетъ мнѣ никакихъ предложеній; по тому что и онъ говорилъ со мною ласково и благосклонно. Теперь остановлюсь я при нѣкоторыхъ небольшихъ подробностяхъ, которыя однакожъ доведутъ насъ и до большихъ, какъ ты то сама увидишь.
Передъ окончаніемъ завтрака отецъ мой вышелъ, вызвавъ за собою мою мать, сказывая ей, что сообщитъ ей нѣчто нужное. Сестра моя и тетка оставшись нѣсколько времяни съ нами также изъ глазъ нашихъ скрылись.
Братъ мой сказалъ мнѣ презрительнымъ голосомъ вставая со своего стула; постой сестрица! я покажу тебѣ одну рѣдкость за которою теперь схожу. Выговоря сіе вышелъ и заперъ дверь за собою…
Начинала я понимать, къ чему всѣ сіи пріуготовленія клонились. Я встала; мерзавецъ стараясь произнести нѣсколько словъ всталъ также, и началъ приводить въ движеніе кривыя свои ноги, чтобы подойти ко мнѣ по ближе. Признаюсь, любезная пріятельница, что все для меня въ немъ противно и несносно. Пойду сказала я ему, избавить брата моего отъ труда принести мнѣ свою рѣдкость; прощайте, государь мой! онъ стоялъ разинувъ ротъ и старался меня оставить; однакожъ я вышла за моимъ братомъ, котораго увидѣла идущаго съ моею сестрою въ садъ, хотя время было и очень дурно.
Едва только вошла я въ свой покой, какъ думала послать Анну къ моей матери, просить позволенія притти къ ней для нѣкотораго съ нею переговора; и спустя нѣсколько минутъ горничная ея дѣвушка Хорея пришла за мною проводить меня въ ея кабинетъ. Анна сказала мнѣ притомъ, что отецъ мой лишь только теперь отъ нее вышелъ съ лицемъ гнѣвнымъ и сердитымъ. Тогда почувствовала я въ себѣ отъ посѣщенія сего столько же страха и опасенія сколько прежде имѣла на то желанія.