8.3. А вот что делать с Гнеем Фульвием Флакком, который презрительно отверг столь желанную честь триумфа, предоставленного ему сенатом за успешные военный действия? Можно сказать, что он не ожидал большего, по сравнению с тем, что случилось. Ибо, как только он вошел в Город, его подвергли общественному суду и изгнали. Так что своим выокомерием он оскорбил религиозные чувства, а вину искупил наказанием.[164]
8.4. Более мудрыми оказались Квинт Фульвий, захвативший Капую, и Луций Опимий, заставивший сдаться жителей Фрегелл[165], когда обратились к сенату с просьбой о триумфе. Обоим было чем гордиться, но ни один не достиг желаемого, и не из-за ревностного отношения сената к этому делу и нежелания допустить в курии подобное, но в силу четкого следования закону, который предполагал награждение триумфом только в случае расширения границ государства, а не возвращения того, что ранее принадлежало римскому народу. В этом есть существенное различие: прибавить что-либо или вернуть то, что было отобрано, подобно тому как есть разница между началом благодеяния и концом несправедливости.
8.5. И в самом деле, закон, о котором я говорю, так тщательно соблюдался, что триумфа не были удостоены ни Публий Сципион, возвративший Испанию, ни Марк Марцелл, захвативший Сиракузы, потому что они были посланы вести военные действия без каких-либо полномочий магистратов. Надо, конечно, одобрить охотников за славой, которые заслужили всяческую похвалу в виде лавровых ветвей, сорванных их проворными руками на безлюдных горах, или носов пиратских кораблей: Испания была вырвана из Карфагенской державы, от нее же были отрезаны Сиракузы, главный город Сицилии, но и они не могли стать основанием для триумфальных колесниц. И о каких людях идет речь! Сципион и Марцелл — их имена сами по себе бесконечный триумф. Но хотя сенат охотно короновал бы их, более суровые защитники правды и доблести, несущие на своих плечах благо нашей отчизны, сочли, что лавры следует сохранить для более законного деяния.[166]
8.6. Добавлю еще одно. По обычаю, военачальник, готовящийся к триумфу, приглашал на обед консулов, но потом просил отказаться от приглашения, так как в день триумфа никто из высших магистратов не мог сидеть за столом военачальника.
8.7. Однако ни один человек, даже принесший знаменательную пользу республике в гражданской войне, не мог на этом основании быть удостоен ни титула «император», ни благодарственных молений, ни триумфальной колесницы, ни овации, потому что такие победы расценивались как печальные, хотя и необходимые, но обязанные крови соплеменников, а не внешних врагов. Так плачевно выглядели Назика и Опимий, когда устроили резню сторонников Тиберия и Гая Гракхов. Когда Квинт Катул разгромил своего коллегу Марка Лепида со всеми мятежниками, он вернулся в город с выражением сдержанной радости на лице. Гай Антоний, победивший Катилину, принес в лагерь уже вытертые мечи. Луций Цинна и Гай Марий со страстью глотали кровь своих соплеменников, это правда, но и они не спешили тотчас к храмам и алтарям богов. Даже Луций Сулла, который выиграл больше гражданских войн, чем кто-либо другой, и чьи победы были более жестокими и кичливыми в сравнении с другими, когда праздновал триумф после установления и укрепления своей власти, пронес в процессии изображения множества городов Греции и Азии, но ни одного римского. Досадно и отвратительно выставлять напоказ беды республики. Никому сенат не вручал лавровый венок, и никто не испрашивал его для себя, если лавр был залит слезами. Но руки тянулись к дубовому венку, которым награждали за спасение жизни соотечественника. Им в знак вечного триумфа был украшен косяк двери во дворце Августа.[167]
166
По Ливию (XXVI.21.1–4), Марцелл все же был удостоен овации — «малого триумфа». По поводу Сципиона Ливий говорит, что «до сего дня ни один человек, не занимавший еще должностей, триумфа не получал» (XXVIII.38.4, пер. М. Е. Сергеенко).
167
Ряд примеров по поводу побед в гражданских войнах см.: