О благородстве
8. Предисловие. Давайте теперь в моем труде призовем на память случаи благородства. У него два похвальных источника — верное суждение и почтенная добрая воля, и оценивают его только на этих основаниях. Потому что дар порождает благодарность, которая с течением времени становится все сильнее. И потому что ценность дара увеличивается относительно удобного времени.
8.1. Случилось, что много столетий назад небольшая сумма денег была выплачена Фабием Максимом в связи со следующим. По соглашению о выкупе он получил назад пленников, захваченных Ганнибалом. Когда сенат не одобрил эту сделку, он послал в Город своего сына, чтобы тот продал единственное имение, которым владел, а вырученную сумму немедленно передал Ганнибалу. Деньги были небольшие — всего лишь за семь югеров земли в Пупинии, но если учесть душу плательщика, то сумма эта не поддается исчислению. Он предпочел расплатиться своим наследством, нежели требовать от отчизны. И это еще более достойно похвалы, потому что стремление одного — более очевидный признак обязательства, чем ожидание легкого возмещения со стороны многих. Один дает, что может, другой — больше, чем может.[339]
8.2. Ну, а теперь предоставим место для выражения заслуженного благородства женщине по имени Буса, самой богатой в Апулии. Однако не будем сравнивать ее великое достояние со скромными доходами Фабия. Она щедро поддерживала пропитанием примерно десять тысяч соотечественников, уцелевших после битвы при Каннах внутри стен Канузия, но ее необыкновенная щедрость по отношению к римскому народу не отразилась на ее благосостоянии, тогда как Фабий во славу отчизны дошел до нищеты.[340]
8.3. И Квинт Консидий также заслуживает упоминания за его щедрость, тем более что его деяние было совершено не без выгоды для себя. Республика была почти разрушена из-за безумия Катилины, и даже богатые не могли уплатить долги кредиторам, потому что цена собственности предельно упала. Но и тогда Консидий не разрешил своим доверенным людям взимать долги, которых скопилось уже пятнадцать миллионов сестерциев, ни в чистом виде, ни с процентами. И насколько от него зависело, он смягчил тяжесть общественных беспорядков, выказав личное спокойствие, и ко всеобщему изумлению сумел доказать, что одалживал собственные деньги, не требуя в залог кровь сограждан. А те, которые сейчас, радуясь своим сделкам, приносят домой обагренные кровью деньги, в конце концов увидят, что их радость омрачится презрением, потому что не дали себе труда прочитать благодарственное постановление сената по отношению к Консидию.[341]
8.4. Думаю, римский народ поспорит со мной: почему это я все говорю о частных лицах, но не о народе в целом. А ведь это важно для доверия к нему, для того, чтобы показать его высочайший дух, который восприняли уже цари, города и народы, а еще потому, что вся слава его великих деяний, благодаря напоминанию, крепнет день ото дня. Азию, которую римляне завоевали в войне, они передали царю Атталу как дар. И все потому, что наш народ понял: для величия и блеска нашей будущей власти надо выбрать благодеяние, но не выгоду для себя, и пожертвовал самой богатой и восхитительной частью круга земель. И дар этот был счастливее самой победы, потому что большое приобретение рождает зависть, а столь великая щедрость только увеличивает славу.[342]
8.5. Никакие записи не сравнятся с небесным духом римского благородства в следующем примере. После поражения царя Македонии Филиппа вся Греция собралась на Истмийских играх. Трубы призвали к молчанию, и затем Тит Квинкций Фламиний через вестников велел произнести такие слова: «Сенат, и римский народ, и Тит Квинкций Фламиний, главнокомандующий, постановляют, что все греческие города, находившиеся прежде под властью царя Филиппа, теперь свободны и не подлежат наложению податей». При этом известии людей охватила внезапная и безудержная радость. Поначалу они молчали, будучи не в силах поверить в это. А потом, когда вестники повторили сказанное, люди всколыхнули небеса таким криком, что птицы, доселе летавшие над ними, стали падать на землю в оцепенении. Это можно назвать великодушным деянием, поскольку от рабства было освобождено столько людей, сколько их было в самых знаменитых и богатых городах, и всем римский народ даровал свободу.
Величию народа служат не только дары, сделанные от души и потому достойные памяти, но и чувство тех, кто эти дары принимает. И то, и другое заслуживает равной похвалы.[343]
339
217 г. до н. э. Ср.: Ливий, XXII.23.5-23.8; Плутарх. Фабий, 7. Ср. также: Максим, III.8.2.
340
216 г. до н. э. Ср.: Ливий, ХХII.52.7. Немного ниже (54.4) Ливий замечает, что «Бусе становилось уже тяжело снаряжать столько людей — их было около десяти тысяч».
341
63–62 гг. до н. э. Нигде более не встречается, но имя Консидия упомянуто у Цицерона (Письма к Аттику, 1.12.1) наряду с двумя другими персонажами, явно ростовщиками, но более или менее достойными.