Что заставляло его так делать? Что он искал? Что хотел услышать? Если им двигал гнев, то все они в те дни разделяли его. Нередко сотрудники Цирка собирались после долгого рабочего дня в зале заседаний и развлекали друг друга байками и сплетнями; но если вдруг случалось, что у кого-то нечаянно вырывалось имя Карлы или его «крота» Хейдона, на них нисходило молчание ангелов, и даже хитрющая старушенция Конни Сейшес, главный эксперт по России, не могла вывести их из этого оцепенения.
Еще более трогательно в глазах подчиненных Смайли выглядели его попытки спасти от гибели хоть какую-то часть агентурной сети. Не прошло и дня после ареста Хейдона, как перестали подавать признаки жизни все девять линий связей Цирка в Советском Союзе и Восточной Европе. Прервалась радиосвязь, прекратилось движение курьеров, и были все основания полагать, что если и сохранились верные Цирку агенты, то их взяли сразу же. Но Смайли отчаянно сопротивлялся, не желая согласиться с этим простым объяснением, точно так же, как он отказывался признать, что Карла и Московский Центр работают так эффективно, что полностью застрахованы от ошибок, не оставляют следов и потому неуязвимы, и что логика их безупречна. Он не давал покоя Лейкону, надоедал Кузенам в их просторных кабинетах во Флигеле на Гроувенор-сквер (Большая площадь в центральной части Лондона, на которой находится здание американского посольства), настаивая на том, чтобы продолжалось наблюдение за радиочастотами агентов. Несмотря на яростные возражения Министерства иностранных дел и, в первую очередь, Родди Мартиндейла, он добился, чтобы в передачах Всемирной службы Би-би-си открытым текстом были переданы сообщения, содержащие условную фразу приказа всем оставшимся на свободе агентам немедленно вернуться в Англию. Как ни странно, постепенно, понемногу агенты начали подавать признаки жизни – и это было похоже на голоса с другой планеты, пробивавшиеся через огромные космические расстояния.
Сначала Кузены в лице своего всегда подозрительно бодро настроенного главы представительства Мартелло сообщили, что американская служба эвакуации по своим каналам переправляет двух английских агентов, мужчину и женщину, в известный курортный город Сочи на Черном море, а тихие и неприметные люди Мартелло готовят небольшую лодку для операции, которую они упорно называли не иначе, как «операцией по эксфильтрации». Судя по описанию, речь шла о Чураевых, ключевых фигурах агентурной сети под кодовым названием " С о з е р ц а н и е ", охватывавшей Грузию и Украину. Не дожидаясь разрешения Министерства финансов, Смайли извлек из пенсионного небытия некоего Роя Бланда – дородного, пышущего здоровьем мужчину, бывшего марксиста-диалектика, который когда-то был рядовым агентом, а потом куратором этой агентурной сети. Он передал под команду Бланда, сильно пострадавшего во время «краха», двух людей из службы охраны – «цепных псов», специалистов по России – де Силски и Каспара, которые тоже были «законсервированы» и которым тоже в свое время покровительствовал Билл Хейдон. Транспортный самолет Королевских ВВС был наготове, когда пришло донесение, что лодка обстреляна при выходе из залива, а двое агентов убиты. Операция по тайной эвакуации провалилась, сообщили Кузены. Чтобы выразить свое сочувствие, Мартелло лично сообщил об этом Смайли по телефону. Он был по-своему добрым человеком и, как и Смайли, принадлежал к людям старой школы. Была ночь, шел проливной дождь.
«Не принимай все слишком близко к сердцу, Джордж, – посоветовал он тоном доброго дядюшки. – Ты слышишь? Есть рядовые агенты, а есть руководители, место которых – в кабинете, за письменным столом. И мы с тобой должны сохранять эту дистанцию. Иначе сойдем с ума. Мы не можем впадать в отчаяние из-за каждого агента. Такова уж „генеральская доля“. Не забивай об этом».
Питер Гиллем, который во время этого телефонного разговора стоял рядом со Смайли, впоследствии клятвенно заверял, что Смайли никак особенно на сообщение не прореагировал, а уж Гиллем-то знал Смайли. Однако десять минут спустя обнаружилось, что тот ушел, и никто не заметил, как это произошло, просто его необъятный плащ исчез с гвоздя, на котором обычно висел. Джордж, насквозь промокший, вернулся, когда уже рассвело, а плащ по-прежнему был переброшен у него через руку. Переодевшись, он снова вернулся к письменному столу, но когда Гиллем, хоть его и не просили, на цыпочках подошел и принес чаю, он, к своему величайшему смущению, обнаружил, что начальник сидит за столом в неестественно-напряженной позе, перед ним старый томик немецкой поэзии; руки со сжатыми кулаками лежат по обе стороны от книги, а сам он молча плачет.
Бланд, Каспар и де Силски умоляли, чтобы их снова взяли в Цирк. Они ссылались на пример с малышом Тоби Эстерхейзи – венгром, которому каким-то образом разрешили вернуться, – и требовали, чтобы к ним отнеслись так же, – но безуспешно. От их услуг отказались, и больше о них никто и никогда не слышал. Одна несправедливость порождает другую. Хотя репутация «ветеранов» была подмочена, они могли бы еще пригодиться. Но Смайли об этом и слышать не хотел – ни тогда, ни потом; никогда. Именно в те дни они пережили самую низшую точку кризиса – первый период сразу же после «краха». Тогда и в самом Цирке, и вне его многие всерьез считали, что они стали свидетелями того, как перестало биться сердце британских секретных служб: они отдали Богу душу.