– Разумеется, – ответила Молли.
Чтобы напустить, как она это называла, туману, Молли выбрала еще десяток имен, начинающихся на "Р". Когда она дошла до Рикардо, выглядело это следующим образом; «Ричарде – под вопросом – или Рикнард – под вопросом – или Рикардо, профессия: учитель – под вопросом – или летчик-инструктор», – так, чтобы информация о Рикардо возникла лишь как одна из возможных версий. Национальность: мексиканец – под вопросом – араб. Как бы между прочим она добавила информацию, что вообще-то он, возможно, уже умер.
Когда Молли вернулась в Цирк, наступил поздний вечер. Гиллем был совершенно на пределе. Когда тебе сорок, очень трудно проводить ночи без сна, решил он. В двадцать или в шестьдесят организм довольно легко переносит бессонницу: он уже знает, что к чему, а сорок – это все равно что подростковый возраст: подросток спит, чтобы повзрослеть, мужчина – чтобы оставаться молодым.
Молли было двадцать три. Она сразу же прошла в кабинет Смайли и села, держась, как всегда, очень прямо и подтянуто; ноги вместе, словно по стойке «смирно». Начала доставать что-то из своей сумочки под внимательным взглядом Конни Сейшес и даже еще более внимательным – но уже по совсем другой причине – взглядом Питера Гиллема.
– Очень жаль, что я так задержалась, – сказала она сурово, – но Эд настоял на том, чтобы мы сходили на фильм «Настоящая отвага», который они очень любили и который сегодня в очередной раз показывали в «Сумеречном клубе», и потом мне не сразу удалось от него отделаться, а я не хотела делать это резко, чтобы не обидеть его, особенно сегодня.
Молли протянула Смайли конверт – он вскрыл его, достав оттуда длинную светло-желтую компьютерную распечатку.
– Отделаться-то все-таки удалось? – поинтересовался Гиллем.
– Как все прошло? – было первым вопросом Смайли.
– Абсолютно нормально. – ответила девушка.
– До чего же любопытное послание! – было следующим восклицанием Смайли. Но по мере того как он читал, выражение лица постепенно менялось, превращаясь в совсем не свойственную ему злорадную ухмылку.
Конни была гораздо менее сдержанна. К тому моменту, когда она прочитала и передала бумагу Гиллему, она уже откровенно смеялась.
– Ну и Билл! До чего же умный, негодяй! Подумать только, всех сумел направить по ложному следу, всех одурачить! Черт меня подери!
Чтобы нейтрализовать Кузенов, Хейдон использовал тот же трюк, что и в Цирке, но только наоборот. Если перевести все, что говорилось в компьютерной распечатке, на обычный язык, то вырисовывалась захватывающе интересная картина.
Беспокоясь, как бы Кузены не занялись таким же расследованием деятельности компании «Индочартер», (это означало бы бесполезное дублирование Цирка), Билл Хейдон, как глава Лондонского управления, направил во Флигель в соответствии с постоянно действующим соглашением между двумя родственными службами уведомление о разграничении сфер влияния. Американцев ставили в известность, что Лондон в настоящее время занимается расследованием, связанным с «Индочартер Вьентьян ЮА», и что Цирк направил на место своего сотрудника. Как и полагалось в подобных случаях, американцы согласились не проявлять никакой инициативы в обмен на то, что англичане по завершении расследования поделятся с ними информацией, которую им удастся добыть. А для того чтобы помочь англичанам в операции. Кузены сообщили, что они больше никак не связаны с пилотом, известным как Малыш Рикардо.
Короче говоря, это был великолепный – возможно, даже непревзойденный – образец игры, когда при помощи одной стороны нейтрализовали другую и наоборот, в результате чего в выигрыше осталась третья.
– Спасибо, Молли, – вежливо поблагодарил Смайли после того, как все имели удовольствие самолично ознакомиться с этим шедевром. – Огромное тебе спасибо.
– Не стоит благодарности, – ответила строгая и подтянутая, напоминавшая медсестру Молли. – А Рикардо действительно нет в живых, господин Смайли, – закончила девушка и назвала ту же дату смерти, что и Сэм Коллинз. Послеэтого она защелкнула замочек сумочки, поправила юбку на коленях, которые могли вызвать восхищение у самого придирчивого ценителя женской красоты, и изящной походкой вышла из комнаты. Взгляд Гиллема снова неотрывно следовал за ней.
После этого дня жизнь в Цирке пошла иначе: изменился ритм, изменилось настроение у людей. Лихорадочные поиски следов – хоть каких-нибудь следов – закончились. Теперь они могли идти к цели, а не тыркаться наугад в разные стороны. Деление на два дружественных, но все-таки четко разграниченных клана расследователей, почти полностью исчезло: и «большевики», и «желтолицые» стали частью одной команды под общим руководством Конни и Дока, хотя, конечно же, специализация по-прежнему сохранялась. На долю архивокопателей, конечно, выпадали радости, но были они как колодцы вдоль бесконечно длинной пыльной дороги, пролегающей по неприветливым местам. Иногда «путники» совсем изнемогали от «жажды», думая, что вот-вот упадут и не смогут подняться.
Конни потребовалась всего неделя на то, чтобы установить, кто же такой этот торгпред Борис, советский казначей во Вьентьяне, – ключевая фигура в переводе денег компании «Индочартер Вьентьян ЮА». Он оказался человеком по фамилии Зимин, бывшим военным, много лет назад окончившим разведшколу на окраине Москвы, готовившую сотрудников для Карлы, которой сам Карла уделял огромное внимание. В архиве были материалы о том, что в прошлом, под фамилией Смирнов, этот Зимин выполнял роль казначея, через которого шли деньги для агентурной сети, созданной Восточной Германией в Швейцарии шесть лет назад. А еще раньше он появлялся в Вене под фамилией Курский. Помимо казначейских функций, он специализировался на подслушивании, а также Ловушках и добыче компромата. Некоторые говорили, что это был тот самый Зимин, который очень ловко использовал женщину для того, чтобы в Западном Берлине подставить и получить компромат на одного французского сенатора. Впоследствии сенатор продал добрую половину государственных секретов своей страны.
Торгпред Борис уехал из Вьентьяна ровно через месяц после того, как сообщение Сэма было получено Лондоном.
После этой небольшой победы Конни поставила перед собой задачу на первый взгляд невыполнимую. Она хотела выяснить, какую схему передачи денег Карла (или его казначей Зимин) мог придумать для того, чтобы заменить раскрытую «золотую жилу». У Конни было несколько исходных положений. Во-первых, общеизвестная консервативность всех без исключения крупных разведслужб и их нежелание менять уже оправдавшие себя, испытанные методы решения профессиональных задач. Во-вторых, поскольку речь шла об очень больших суммах, не стоило отметать предположение, что Центр должен был заменить старую схему новой довольно быстро. В-третьих, наличествовала самоуспокоенность Карлы. До «краха» он думал, что Цирк стреножен его путами, после считал его ни для кого не опасным. Наконец, Конни просто надеялась, что ей помогут ее просто-таки энциклопедические знания предмета. Собрав воедино огромные горы материала, поступившего, но умышленно не обработанного (он пребывал в заброшенном состоянии все те годы, что старуха находилась в изгнании), команда Конни занялась установлением связи между, казалось бы, далекими друг от друга событиями: проверкой, сопоставлением, составлением графиков и диаграмм, выявлением индивидуального почерка того или другого сотрудника Центра Члены этой команды страдали от жесточайших мигреней, ожесточенно спорили, играли в пинг-понг и иногда – с чрезвычайными, доведенными до крайности предосторожностями – с согласия Смайли предпринимали робкие и скромные шаги для расследования на местах. Некоего доверенного человека в Сити (Исторический, коммерческий и финансовый центр Лондона) убедили нанести визит старому знакомому, специализировавшемуся на оффшорных компаниях в Гонконге. Один валютный брокер в Чипсайде (Чипсайд – улица в северной части Лондона) показал свои книги регистрации сделок Тоби Эстерхейзи, практически единственному уцелевшему из когда-то славной армии курьеров и специалистов по слежке – «уличных художников» Цирка. Так со скоростью улитки оно и продвигалось: но теперь улитка по крайней мере знала, куда ей ползти.