– Хорошо. Так, а теперь давайте я запишу и эти детали, если не возражаете. Разумеется, это будет держаться в строжайшей тайне. Должен сказать вам, что мы в нашей работе не так уж редко встречаемся с подобными вещами.
– Хорошо, – сказал мистер Пеллинг, и, с решительным видом усевшись на дерматиновое кресло, вынул из бумажника одинарный листок бумаги и протянул его Смайли. Это было письмо длиной в полторы страницы, написанное от руки. Почерк был одновременно и претенциозно-затейливый, и детский. Больше других букв привлекала внимание буква «Я», когда речь шла об авторе письма, затейливо украшенная завитушками, а все остальные буквы выглядели поскромнее. Письмо начиналось с обращения «Мой дорогой и милый папочка» и заканчивалось подписью «Твоя любящая дочь Элизабет», а между ними – текст, который Смайли сумел почти полностью запомнить наизусть.
«Я приехала во Вьентьян. Это город с маленькими домиками, в чем-то похожий на французские города, а в чем-то – немного дикий, но не беспокойся обо мне; у меня есть важные новости для тебя, которые я должна сообщить немедленно. Вполне возможно, что довольно долго ты не будешь иметь от меня никаких известий, но не волнуйся, даже если услышишь что-нибудь не хорошее. У меня все в порядке, обо мне заботятся, и я делаю все это ради Правого Дела, которым ты можешь гордиться. Как только я прибыла сюда, я обратилась к английскому торговому представителю здесь мистеру Макервуру (он англичанин), и он направил меня работать к Меллону. Я не имею права рассказать тебе, поэтому ты должен верить мне; его зовут Меллон, и он занимается торговлей, и преуспевает в этом, но это только половина дела. Меллон отправляет меня с заданием в Гонконг, я должна выяснить кое-что о золотых слитках и наркотиках, не подавая виду, что мне это интересно. Повсюду меня будут сопровождать люди, которые не дадут меня в обиду, а его настоящее имя – не Меллон. Макервур обо всем знает, но не подает виду. Если со мной что-нибудь случится, я ни о чем не пожалею, потому что и ты, и я знаем, что интересы Страны, важнее, и что значит один человек здесь, в Азии, где столько людей и где жизнь вообще ни во что не ставится? Это – хорошая Работа, папа, такая, о которой мы с тобой мечтали, особенно ты, когда воевал, защищая свою семью и тех, кого любил. Молись за меня и позаботься о маме. Я всегда буду любить тебя, даже если окажусь в тюрьме».
Смайли вернул письмо.
– Там нет даты, – бесстрастно заметил он. – Вы не могли бы сказать мне, когда оно было написано, мистер Пеллинг? Хотя бы приблизительно?
Пеллинг назвал ему не приблизительную, а точную дату. То, что он провел всю свою трудовую жизнь в Королевском почтовом ведомстве, не прошло даром.
– С тех пор она мне ни разу не писала, – с гордостью сказал мистер Пеллинг, складывая письмо и пряча его назад в бумажник. – И с того самого дня до сегодняшнего – ни единого слова, ни единого звука. Да это и не нужно. Совершенно не нужно. Мы – одно целое. Однажды это было сказано, а потом ни я, ни она больше не упоминали об этом. Она мне только намекнула. И я понял. И она знала, что я знаю. Лучшего взаимопонимания между отцом и дочерью просто быть не может. И все, что за этим последовало: Рикардо Как-Там-Его, живой или мертвый, – какая разница? Какой-то китаец, о котором она долдонит, – это тоже неважно: забудьте про него. Друзья-мужчины, друзья-женщины, коммерция – не обращайте внимания ни на что, о чем вам говорят! Это все – абсолютно все – прикрытие. Она не принадлежит сама себе, она полностью подчиняется им. Она работает на Меллона, и она любит своего отца. Точка.
– Вы были очень добры, – поблагодарил Смайли, складывая свои бумаги. – Пожалуйста, не беспокойтесь: не надо провожать меня, я сам найду дорогу.
– Ищите, что хотите, – откликнулся мистер Пеллинг, снова возвращаясь к своим прежним шуточкам.
Когда Смайли закрывал за собой дверь, мистер Пеллинг уже снова сидел в своем кресле, делая вид, что полностью поглощен поиском места, на котором прервал чтение «Дейли телеграф».
Запах алкоголя в темном коридоре ощущался сильнее. Прежде чем хлопнула дверь, Смайли насчитал девять шагов – значит, это должна быть последняя дверь слева, самая дальняя от комнаты мистера Пеллинга. Это могла быть уборная, но на уборной висела табличка «Букннгемский дворец, Черный ход». Смайли очень тихо позвал миссис Пеллинг и услышал громкое «Убирайтесь!*. Он вошел в комнату – и оказался в ее спальне. Женщина, развалившись, лежала на кровати со стаканом в руке, перебирая ворох открыток с видами. Сама комната, как и комната ее мужа, была оборудована всем, чтобы существовать, не покидая ее: газовая горелка, раковина с грудой немытых тарелок… Стены увешаны фотографиями высокой молодой женщины, очень хорошенькой, на некоторых она была с мужчинами, на других – одна. Почти все они были сделаны на фоне восточных пейзажей. Пахло джином и кошкой.
– Он никак не желает оставить ее в покое, – сказала миссис Пеллинг. – Это я про Нанка. Так было всегда. Он пытался это изменить, но так и не смог. Понимаете, она ведь очень красивая. – Мать второй раз за день повторила эти слова в качестве объяснения и перекатилась на спину, держа одну из открыток у себя над головой, чтобы прочитать.
– Он может сюда войти?
– Даже если бы вы попытались затащить его сюда силой, у вас это не получится, дорогой мой.
Смайли закрыл дверь, сел на стул и сразу же вынул свою тетрадь.
– У нее есть очень милый и славный китаец, – сказала она, все еще глядя на открытку, которую держала вверх ногами. – Она пошла к нему, чтобы спасти Рикардо, а потом влюбилась. Он стал для нее настоящим отцом, первым настоящим отцом за всю жизнь. В конце концов все закончилось благополучно. Все неприятности. Они позади. Он называет ее Лиза, – сказала она. – Он считает, это ей больше подходит. Забавно, правда? Мы не любим немцев. Мы – патриоты. А теперь он ей подкинул отличную работенку – правда ведь?
– Насколько я понимаю, она предпочитает называть себя Уэрд, а не Уэрдингтон. Вы не знаете, у нее есть какие-нибудь причины для этого?
– Полагаю, она хотела сократить фамилию этого зануды учителишки до минимума, как и его роль в своей жизни.
– Когда вы сказали, что она пошла на это, чтобы спасти Рикардо, вы, конечно, имели в виду, что…
Миссис Пеллинг театрально застонала, как будто ей причинили боль.
– Ох уж эти мне мужчины. Когда? С кем? Почему? Как? В кустах, дорогой мой. В будке телефона-автомата, милый мой. Она купила жизнь Рикардо, заплатив единственной валютой, которая у нее была. Она оказала ему эту честь и потом ушла от него. А что, собственно, вам не нравится? По правде сказать, он был совершенно никчемный человек. – Она взяла еще одну открытку и стала внимательно разглядывать пальмы на пустом берегу. – Моя малышка Лиззи переспала с половиной Азии, прежде чем она нашла своего Дрейка. Но она его нашла. – Вдруг женщина встрепенулась и села, как будто услышала какой-то шум, и очень внимательно посмотрела на Смайли, одновременно приводя в порядок волосы. – Я думаю, вам лучше уйти, дорогой мой, – сказала она все так же тихо и повернулась к зеркалу. – По правде сказать, мне как-то уж очень не по себе от общения с вами. Я плохо выношу, когда вижу вокруг себя честные и достойные лица. Извините, дорогуша, вы ведь понимаете, что я хочу сказать?
В Цирке Смайли потребовалась всего пара минут, чтобы удостовериться в том, что он и так знал. Фамилия Меллон (с двумя «л») – в точности, как говорил мистер Пеллинг, – была официальным оперативным псевдонимом Сэма Коллинза.
ШАНХАЙСКИЙ ЭКСПРЕСС
В воспоминаниях, которые сейчас услужливо подсовывает память участникам тех событии и где не все запечатлелось так, как происходило на самом деле; а так, как удобнее помнить, в связи с этим моментом возникает обманчивое впечатление, что дальше время словно сжалось и события следовали одно за другим почти беспрерывно. Для Джерри пришло и прошло Рождество, отмеченное чередой бесцельных вечеров в клубе иностранных корреспондентов, с большим количеством выпитого. В последний момент он решил отправить Кэт несколько посылок, которые в самые немыслимые ночные часы пришлось завертывать в праздничную оберточную бумагу с рождественскими рисунками.