Его пронзительный голос, как злой дух, носился по комнате, освещенной газом.
– Пусть они уйдут, Дорис, – спокойно сказал старик, глядя на море. – Посмотри, как там шофер, дорогая. Не замерз ли. Зря мы не отнесли ему чаю, но теперь уж все равно.
Они прощались в прихожей. Старик остался сидеть в кресле, и Дорис закрыла дверь в комнату. Иногда шестое чувство Конни срабатывало с пугающей точностью.
– Имя Лиза вам что-нибудь говорит, мисс Хибберт? – спросила она, застегивая пряжку на своем необъятных размеров пальто из искусственной кожи. – У нас есть сведения, что в жизни мистера Ко есть некая Лиза.
Лицо Дорис, на котором не было никакой косметики, сердито нахмурилось.
– Так звали маму, – сказала она. – Она была немкой, лютеранского вероисповедания. Так этот подлец украл и это?
Когда они оказались в машине, сидевший за рулем Тоби Эстерхейзи помчал их, вместе с их потрясающими новостями, домой, к Джорджу. По пути они поругались из-за того, что ди Салис так несдержанно вел себя. Особенно был шокирован Тоби, а Конни всерьез опасалась, что старик может написать Ко. Но вскоре осознание важности того, что они узнали, возобладало над опасениями, и к вратам своего тайного города они прибыли уже с чувством триумфаторов, одержавших важную победу.
Когда они благополучно оказались в стенах Цирка, наступил звездный час ди Салиса. Вызвав к себе «семейство» экспертов по желтой опасности, он разослал их с заданиями по добыче самой разной информации – и машина закрутилась; под предлогами, придуманными для сокрытия истинных целей, они разъехались по всему Лондону, а некоторые отправились и в Кембридж. В душе ди Салис был замкнутым и нелюдимым человеком. Никто не знал его – кроме, может быть, Конни, и если Конни не любила его, тогда его не любил никто. В общении с людьми он всегда выступал чужеродным элементом, и частенько казался несуразным. Но никто и никогда не сомневался в его умении сконцентрировать волю, когда идет серьезная охота, и настигнуть добычу.
Ди Салис подробнейшим образом изучил архивные материалы Шанхайского университета связи, по-китайски – Чао Танг, который после второй мировой войны славился преданностью студентов коммунистическим идеалам и воинственной готовностью защищать их, и сосредоточил свои усилия на факультете судостроения, на котором в программу обучения входили и вопросы управления отраслью, и судостроение как таковое. Он составил списки членов партии факультета до и после сорок девятого года и внимательно изучил те немногие сведения о выпускниках, которым поручили руководить подразделениями крупных предприятий, – для занятия такого поста требовалось обладать техническими знаниями. В особенности он уделил внимание верфи Киянгнан – огромному предприятию, где не раз проводились «чистки» гоминьдановских элементов. Составив списки, насчитывающие несколько тысяч имен, он завел досье на всех продолживших образование в Ленинградском университете, а потом снова вернувшихся на ту же верфь с повышением. Учеба на судостроительном факультете в Ленинграде продолжалась три года. По подсчетам ди Салиса, Нельсон должен был заниматься там с пятьдесят третьего по пятьдесят шестой, а потом его должны были направить в отдел морского судостроения Шанхайского муниципалитета, что прямо означало возвращение на верфь Княнгнан. Исходя из того, что у Нельсона могло быть китайское имя, по-прежнему неизвестно, и к тому же он мог взять себе новую фамилию – что было вполне вероятно, ди Салис предупредил всех помощников, что биография Нельсона, возможно, делится на две части – и каждой соответствует отдельное имя. Они должны были смотреть в оба, чтобы не проглядеть признаков двух половинок одной жизни.
Всеми правдами и неправдами ди Салис заполучил списки зачисленных на соответствующие факультеты в Шанхайском и Ленинградском университетах и списки выпускников и сопоставил их. Эксперты, занимающиеся Китаем, – это особое братство, которому нет аналогов, и общность их интересов важнее правил протокола и сильнее национальных различий. У ди Салиса были связи не только в Кембридже и во всех архивах мира в отделах Востока, но и в Риме, Токио и Мюнхене. Он разослал письма повсюду, замаскировав свою настоящую цель среди множества других вопросов. Даже Кузены, как выяснилось впоследствии, не вполне сознавая, что делают, открыли для него некоторые свои материалы. Он прибег и к еще более хитрым способам получения информации. Он отправил «копателей» к баптистам, чтобы они порылись в архивных записях регистрации учеников миссионерских школ, в расчете на ничтожно малый шанс, что китайские имена Нельсона все-таки были записаны и остались в архиве. Он навел справки обо всех известных ему случаях смерти руководителей среднего уровня в судостроительной промышленности.
Но это было только одно направление его работы. Другое было связано с началом, как называла ее Конни, Великой Богопротивной Культурной Революции, в середине шестидесятых, и касалось имен шанхайских деятелей, которые из-за своих преступных прорусских взглядов были официально изгнаны со своих постов, ошельмованы или отправлены в «Школу 7 мая» для того, чтобы вновь осознать возвышающее человека достоинство крестьянского труда. Ди Салис также проверил списки посланных в лагеря трудового перевоспитания, но это не принесло успеха. Он искал в обличительных листовках хун-вэйбинов упоминания о порочном влиянии баптистского воспитания на того или иного деятеля, впавшего в немилость, он играл в сложные игры с именем Ко. Где-то в подсознании жила мысль, что, возможно, изменив имя, Нельсон мог выбрать другой иероглиф, однако сохранив внутреннюю связь с первоначальным. Поэтому ди Салис искал иероглиф, который читался бы либо точно так же, либо очень похоже. Но когда он попытался рассказать все это Конни, она очень быстро устала от длинных объяснений и не захотела выслушать до конца.
Конни Сейшес вела свои поиски в совершенно ином направлении. Ее внимание сосредоточилось на деятельности известных Цирку вербовщиков, прошедших подготовку у Карлы и работавших среди иностранных студентов в Ленинградском университете в пятидесятые годы, и еще на слухах, которые так и не были подтверждены, что Карла, будучи молодым агентом Коминтерна, после войны откомандировывался в Шанхай для оказания помощи коммунистическому подполью в воссоздании секретной организации.
В середине всей этой бурной деятельности по «раскапыванию» новой информации взорвалась небольшая бомба, доставленная с Гроувенор-сквер. Они еще не успели переварить информацию, полученную от мистера Хибберта, и обе «семьи» вели лихорадочный поиск, когда Питер Гиллем принес Смайли срочное сообщение. Смайли был, как обычно, погружен в чтение каких-то бумаг, и когда Питер вошел, он положил папку в ящик письменного стола и закрыл его.
– Это от Кузенов, – мягко сообщил Гиллем. – Относительно братца Рикардо, вашего любимого пилота. Они хотели бы повидаться с вами во Флигеле как можно быстрее. Я должен был перезвонить им еще вчера.
– Чего они хотят?
– Встретиться с вами. Они использовали другой глагол – «повидаться».
– Правда? Неужели так и сказали? Господи, что творится! Не иначе как под влиянием немецкого языка. Или так раньше по-английски говорили? «Повидаться со мной». Да-а, скажу я вам. – И Смайли отправился в ванную бриться.
Вернувшись в свой кабинет, Гиллем застал там Сэма Коллинза, который, развалясь, сидел в кресле, курил одну из своих ужасных коричневых сигарет и улыбался той самой улыбкой, которую можно стирать, если она испачкается от частого ношения.
– Что-нибудь случилось? – вальяжно спросил Сэм.
– Убирайся отсюда к чертовой матери, – резко ответил Гиллем.
Гиллему совсем не нравилось, что Сэм слишком часто сует свой нос куда не следует, а в этот день у него были особые и весьма веские основания не доверять ему. Когда сегодня он зашел к Лейкону в Секретариат кабинета министров, чтобы отдать на проверку ежемесячный отчет Цирка о расходовании выделенных средств, он с удивлением увидел, как из кабинета Лейкона выходит Сэм и запросто перебрасывается шутками с ним и Солом Эндерби из Министерства иностранных дел.
ВОСКРЕСЕНИЕ РИКАРДО
До «краха» обе разведслужбы участников «особых отношений» регулярно, раз в месяц, проводили встречи, которым всегда старались придать как можно более неофициальный характер. После них всех обычно приглашали «промочить горло», как любил называть это Аллелайн, предшественник Смайли. Если встреча проходила на территории американцев, Аллелайна и его команду (среди них – весьма популярного Билла Хейдона) приглашали в огромный бар на крыше, более известный в Цирке под названием «Планетарий», Угощали сухим мартини и таким видом на Вэст-Энд, который вряд ли можно было увидеть где-нибудь еще. А когда хозяевами были англичане, то в «цирковой» комнате для совещаний устанавливали раскладной стол и покрывали его штопаной скатертью. Американских гостей приглашали посетить последний бастион шпионского ведомства, неподалеку от района фешенебельных клубов в Лондоне – и, между прочим, место рождения английской разведывательной службы. Подавали на этих «приемах» южноафриканское шерри, чье происхождение умело скрывалось, поскольку шерри подавали в хрустальных графинах, считая, что гости не заметят разницы. Обычно на этих неофициальных встречах не было заранее согласованной повестки дня. По традиции на них не делали записей. Старые друзья в этом не нуждаются, а кроме того, скрытые микрофоны, в отличие от участников, всегда остаются трезвыми и справляются с этой задачей гораздо лучше.