Тщетно искать прямые причины предательства Рыбака в индивидуальных чертах его характера или в каких-то глубоко скрытых намерениях. В первые месяцы войны он был ранен, попал в окружение, нашел приют в чужой крестьянской семье. «Казалось, все прежнее, для чего он жил и старался, рухнуло навсегда». А чуть оклемавшись, уже думал: «Москва не Корчевка, защитить ее, пожалуй, сыщется сила». Вскоре с такими же, как и он, окруженцами, Рыбак подался в лес. Перед смертью Сотников подумает: «Рыбак был неплохим партизаном...» И это правда, как правда и то, что скажет Сотников Рыбаку в камере.
«— Не бойся,— сказал он (Рыбак.— А. Л.).— Я тоже не лыком шитый.
Сотников засмеялся неестественно коротеньким смехом.
— Чудак! С кем ты вздумал тягаться?
— А вот увидишь!
— Это же машина! Или ты будешь служить ей, или она сотрет тебя в порошок! — задыхаясь, просипел он».
А потом Рыбак станет думать: «Действительно, фашизм — машина, подмявшая под свои колеса полмира, разве можно, стоя перед ней, размахивать голыми руками? Может, куда разумнее будет подобраться со стороны и сунуть ей меж колес какую-нибудь рогатину». Рыбак хорошо понимал, что перед ним машина, что она может убить, и видел свою задачу в том, чтобы остаться для нее неуязвимым. Но он не подозревал еще одного варианта: машина эта может не только убить, но и раздавить, раздавить в человеке человека. Когда Рыбак это поймет и поймет, что раздавлен этой машиной, у него и появится намерение покончить жизнь самоубийством.
Мы уже говорили, что война испытывала человека на излом в самых разных, порой в очень для него неожиданных, направлениях. «Машина» сумела раздавить Рыбака, и предал уже не прежний Рыбак, как не прежний Рыбак пришел и к мысли о самоубийстве... И судьба Рыбака куда глубже раскрывает масштабы тех испытаний, что выпали на долю людей в период войны, нежели это видится тем толкователям повести В. Быкова, которые до сих пор еще пользуются в своей практике отработанными мерками. Нет, война уничтожала, разрушала не только материальные ценности, она разрушала или пыталась разрушить и самого человека, и здесь главный вопрос в том, насколько человек противостоял разрушительной стихии войны. И совершенно прав А. Адамович, когда он пишет: «Нет, писатель не «ловит» Рыбака на чувствах, на мыслях, выдающих «будущего» предателя. Для теперешнего Быкова это было бы упрощением. Хотя определенная характеристика Рыбака в «неясном облегчении», что товарищ мертв и незачем мучиться сомнениями, заключена. Но ведь такие «неясные побуждения», за которые не всегда можно осуждать человека, уравновешиваются в Рыбаке вполне ясными и определенными поступками, характеризующими его как надежного (до поры) товарища, партизана».
В. Быков не просто ставит различных людей в различные сложные ситуации, дабы посмотреть — а что из этого получится. Он, как правило, исследует человеческие характеры в развитии, хотя в конечном счете и сталкивает их в одной конфликтной ситуации. Нетрудно заметить и такую особенность: почти все быковские герои проходят через две стадии испытаний.
Первая стадия — начальный этап войны, когда каждый человек как бы проходит испытание на излом. Хотя В. Быков никогда не дает развернутых биографий своих героев и не уводит читателя в пространные ретроспекции, но зато он всегда выделяет какой-нибудь главный эпизод из жизни героя, относящийся именно к первым месяцам войны. (Тут достаточно вспомнить хотя бы Сотникова, Рыбака, комбрига Преображенского, Ананьева, Бритвина.) Для писателя очень важна вот эта их первая реакция. Сотников, скажем, не похож на Рыбака, а Бритвин на Ананьева, но они непохожи друг на друга даже не ввиду различия их характеров и биографий, их непохожесть в большей степени обусловлена различием их первых реакций на войну как на новое условие жизни.
Вторая стадия — это тот период, когда война стала или становилась уже повседневным бытом, когда та или другая в какой-то степени устоявшаяся философия могла подвергнуться неожиданному испытанию на универсальность. Вот этот момент обычно и становится содержанием быковских повестей, но, будучи замкнутым на развивающиеся характеры, оно всегда как бы выходит за пределы описываемого эпизода и включает в действенный ряд все предшествующие этому эпизоду события в жизни героев, отсюда и емкость быковских произведений.