Я старалась справиться со слезами, понимая, что здесь и сейчас они лишние; эта женщина видит во мне связующее звено между собой и сыном, что-то прочное, незыблемое; если я сейчас расплачусь, ей не на кого будет опереться.
Я ещё посидела немного и, выждав приличную паузу, стала прощаться. Напоследок я попросила мать Стаса звонить мне, когда ей будет совсем невыносимо, и сказала, что это наша общая беда навсегда.
***
Я вышла из печального дома, с удивлением обнаружив, что ещё совсем светло, и внезапно позвонила Даше.
– Даша, вы все где, по домам пошли или гуляете?
– Да кто где, на районе. Я лично собираюсь в больницу к Кириллу. А что?
– Да понимаешь, мне нужно вам кое-что сказать сегодня, сейчас.
– Вероника Николаевна, да не вопрос. Я напишу всем в ВК, кто сможет, подгребет. Куда только?
– Давай в нашей кондитерской, у школы.
– Заметано.
Я так и не смогла поговорить с ребятами о своём увольнении. Хотела на кладбище, но сложно было найти удобный момент. Я пошла в кафе, оно было совершенно пустым. Хоть денег было немного и экономия в ближайшее время мне явно угрожала, нужно было ребят угостить на прощание, да и поминки сегодня у Стасика. Я скупила весь небольшой ассортимент мучного и сладкого, заказала себе кофе и стала дожидаться своих. И вот они ввалились, совершенно счастливые, весёлые, ожидая какую – то приятную тусу с классухой. Пока суетились, рассаживались, раздумывали, кому что пить: кофе, какао, чай, молочные коктейли, я собиралась с мыслями, как подобрать слова для расставания, ведь класс был выпускным и мы уже строили разные планы в связи с окончанием школы.
Мы разговаривали, вспоминали Стаса, какие-то смешные истории с пятого класса.
Даша заплакала вдруг. Девочки ее успокаивали.
– Вероника Николаевна, мне кажется, что это я виновата в его смерти, – наконец произнесла она. – Я его дразнила, Плетнев тоже, а в тот самый день вообще сказала, что он слабак и даже умереть нормально не может.
– Нет, Даша, ты не можешь быть виновной, – поспорила учительница. – Очень непросто убедить человека свести счеты с жизнью, если он этого не хочет. И наоборот. Да, можно вдруг совершенно случайно стать катализатором подобного решения, но уже взвешенного, выстраданного. Ни ты, ни Кирилл не могли повлиять на Стаса настолько, что он решил себя убить. Наверное, было нечто более важное, глубинное. Мы все скорбим и сожалеем об этом.
Наконец я решилась и объявила им о своём уходе. Некоторые девочки заплакали. Мальчишки молчали.
– Вас уволили из-за смерти Стаса?
– Нет, ребята, это не так, я сама так решила. Это было самое трудное решение в моей жизни, даже с мужем разводилась легче. Я очень люблю свою работу, я люблю вас, уважаю многих своих коллег, но больше не смогу работать – я выдохлась, обессилела, во мне что-то надломилось, и я уже не буду прежней. Не знаю, понимаете ли вы меня.
– Вероника Николаевна, а может, Вам просто отдохнуть, посидеть дома немного, потом будете как новенькая, – предложила Даша.
– Не получится, дорогая, я пыталась, я уже думала об этом, но не могу.
Мы ещё немного посидели, но настроения продолжать уже не было: ребята расстроились, а я очень устала.
Когда мы вышли из кондитерской, было уже темно. Мы прощались, обнимались, целовались, обещали не терять друг друга, общаться в сетях. Начинался дождь, все разошлись, спасаясь от холодной влаги.
Я шла и ревела, наслаждаясь одиночеством, облегчённо выплакивая все эмоции, накопленные за эти дни. Слезы, смешиваясь с дождём, заливались в нос, рот, под подбородок, за воротник. Живительные потоки очищали душу, примиряли с внутренней болью. Это было сродни катарсису; я чувствовала себя пустой, промытой, надраенной чем-то жёстким, будто губкой для мытья, и внутри меня все меньше оставалось дряни, гадости, пошлости, и уже показалась розовая, нежная кожица. Я с большим трудом, но все же прощала себя: чувство вины – одно из самых разрушительных.
Слезы заливали глаза, оттого ближние фонари казались расплывчатыми кляксами-многоножками, бросавшими свои отражения в блестящие лужицы. Дальние фонари были похожи на звёздочки, длинные лучики которых простирались далеко-далеко. Я шла и шла, шла вперёд, не задумываясь, что намокла и что моя простуда, скорее всего, ещё не прошла. Слезы очищающим дождём продолжали литься по моим щекам.