Мэриленд
Старуха протянула тонкую, в голубой сетке вен руку к пульту дистанционного управления, выключила телевизор и снова откинулась на спинку огромного мягкого кресла. Наконец-то свершилось, подумала она. Столько лет она хранила эту тайну, столько лет боялась малейшим намеком выдать ее, и вот, в один прекрасный день, тайна перестала существовать. Она предупреждала их, говорила, что нельзя забывать о предосторожности. Увы, к ее советам никто не прислушался. Она знала, что они пошли на это ради нее – чтобы она ни в чем себе не отказывала. Они продали знаменитый изумруд Ивановых, потому что любили ее. Но разве просила она об этом? Разве в ее годы нужны роскошь и богатство? Старуха закашлялась, приложила к губам платок. Эта молодая тележурналистка, что стояла на ветру перед камерой, так спокойно говорила о судьбе каких-то Ивановых, словно те были пешками русской шахматной партии. Но это было далеко не так. Она-то знала, потому что была там сама. Она-то знала, что волнует сверхдержавы помимо миллионов. Они подбирались к тайне, разгадку которой знала только она да еще одна русская цыганка, много лет назад предсказавшая ей, какая ответственность выпадет на ее долю. Ответственность за судьбы мира.
Старуха открыла ящик маленького столика и достала изящную серебряную рамку, украшенную тонкой эмалью. Вверху рамки был изображен фамильный герб Ивановых – волчья голова, увенчанная сапфировой короной с бриллиантами и рубинами. Чуть ниже золотой вязью было начертано по-русски: «Истина и честь!». Старуха поднесла к глазам старую выцветшую фотографию князя Михаила Александровича Иванова, предки которого служили при дворах всех российских императоров, начиная с Петра Великого. Она вспомнила, как впервые увидела его. Это случилось в огромном вестибюле петербургского особняка. Она в нерешительности стояла у дверей, подавленная великолепием. И тут увидела на лестнице красивого высокого блондина, державшего на поводке огромного, янтарного цвета пса. Их взгляды встретились. О, Боже, сколько же лет прошло с того дня?! Или все это случилось только вчера?
Глубоко вздохнув, старуха положила фотографию обратно в ящик. За всю свою долгую и трудную жизнь она ни разу не решалась показать кому-нибудь этот старинный снимок. Мишино лицо – такое доброе и прекрасное – оставалось скрыто от посторонних взглядов на протяжении семи десятилетий.
Тогда она еще была Верити Байрон, но князь всегда звал ее Мисси. Когда он произносил своим бархатистым баритоном ее имя, у Мисси по коже пробегали мурашки. О, как она любила его в те годы! Как любит она его сейчас! Сейчас, на закате жизни, старая женщина жила одной-единственной надеждой: лишь бы не оказались обманчивыми все ее представления о загробной жизни, лишь бы встретиться с князем… Она не цеплялась за эту жизнь, ибо верила, что там, за ее порогом, вновь увидит своего возлюбленного, такого же молодого и полного сил, как в те годы. И она будет такой же юной, как тогда. Уже никто и ничто не сможет разлучить их, они будут соединены в вечности, и она сможет наконец рассказать ему, что случилось с ней за эти долгие годы, прожитые без Миши, она объяснит ему, как изо всех сил старалась выполнить данное обещание.
Но она знала, что еще не настало время для встречи: у старой женщины оставался на земле еще один долг. Она должна была рассказать обо всем тому единственному человеку, который по-настоящему любил ее и кто ради нее решился продать изумруд и поставил мир на грань катастрофы.
Мисси вспомнила ту ночь, когда закончилась ее прежняя жизнь и началась новая, совсем другая. Хотя с того времени прошли долгие годы, но ужас и чувство вины были остры, как тогда. Мисси гнала прочь от себя эти воспоминания, но они упрямо возвращались к ней, даже на старости лет лишая покоя.
Она хорошо знала: стоит ей закрыть глаза – страшная картина встанет перед ее взором во всех мельчайших подробностях. Эти видения посещали Мисси каждую ночь.
ГЛАВА 2
Россия, 1917 г.
Стояла темная, безлунная ночь. Мисси никогда не думала, что может быть так темно. Старые деревянные сани, запряженные тройкой лошадей, неслись в сторону леса. Сперва промелькнули белые стволы берез, и сани въехали в густой сосновый бор. Через некоторое время глаза Мисси привыкли к темноте, и она стала различать снег на ветках деревьев и маленькие кристаллики льда на прикрывавшей ее меховой полости.
Кони сами знали дорогу – князь часто ездил через лес, казавшийся с первого взгляда непроходимым. Путешественники молчали. Слышалось лишь мерное дыхание коней и скрип металлических полозьев по снегу. Впереди саней бежал любимец князя – борзой пес Виктор.
Мисси вспоминала вчерашний день, день, когда ей исполнилось восемнадцать лет. Варышня – родовое поместье князей Ивановых – была объята страхом. Миша смеялся, шутил, поднимал тосты, но Мисси прекрасно знала, чем заняты мысли князя. Все понимали, что это последний праздник в любимом доме. И что они последний раз вместе и больше никогда не увидят Барышню.
Почти все слуги куда-то пропали. Оставались лишь двое: шеф-повар и горничная Аннушки. Они были родом из Франции и считали себя выше политики – им не было дела до крестьянских восстаний, потрясших центральную Россию. Но вчера, вызвав верных слуг к себе в кабинет, Миша строгим голосом приказал им немедленно покинуть поместье, добраться до ближайшей железнодорожной станции и сесть на поезд, идущий в балтийский порт Ревель. Там они сядут на корабль и отправятся в Европу. Мисси наотрез отказалась ехать с ними. Во-первых, после смерти отца ничто не тянуло ее назад, в Англию, а во-вторых, она безумно любила князя Михаила. И вот сейчас она сидела в этих скрипучих санях, прикрывшись от ледяного ветра медвежьей полостью, и молила Бога о том, чтобы в кошмаре революции, захлестнувшей несчастную Россию, не погиб никто из ее близких. Больше всего боялась она за князя. Восставшие расправлялись с дворянами беспощадно.
Маленькая Ксения склонилась ей на плечо, и Мисси возблагодарила Бога за то, что девочка спит. Во сне она не будет испытывать леденящего страха. Было немного неудобно от того, что под тяжестью ребенка тяжелая диадема врезалась в ребра.
Княгиня Аннушка наотрез отказалась оставлять в имении сокровища. В спальне царил разгром: парижские туалеты и меха были разбросаны по полу, все шкафы раскрыты настежь. Старушка-няня – еще одна верная служанка – поспешно запихивала рубиновые кольца, сапфировые броши, бриллиантовые колье и жемчужные бусы за подкладки одежды. Даже в шерстяной передничек Ксении няня спрятала бриллианты. Аннушка остановилась в нерешительности – куда деть диадему? И тут ей в голову пришла замечательная идея: она разогнула края и опоясала ею осиную талию Мисси. Конечно! Ничего лучше и придумать нельзя! Когда много лет назад парижские ювелиры советовали князю Мише сделать диадему из платины, он все-таки выбрал червонное золото. И вот сейчас эта мягкая податливость желтого металла пришлась как нельзя кстати – диадема превратилась в драгоценный пояс.
Аннушка стянула края диадемы лентами и поправила одежду Мисси.
– Ну вот, – воскликнула она, – теперь ты хранительница самого дорогого нашего сокровища. Береги же его!
Княгиня была возбуждена, ее прекрасные глаза сверкали, как драгоценные камни, ее золотые кудри разметались по плечам, щеки пылали. Аннушка держалась молодцом, но Мисси прекрасно понимала, что она на грани отчаяния.
Аннушка села на край кровати. В спальню вбежал шестилетний Алексей и уткнулся в соболью шубку матери. Михаил считал, что для безопасности шубку надо оставить дома. Лучше одеться попроще, тогда мятежники – если, не дай Бог, они встретятся на пути – примут семью князя за крестьян.
– Пустяки, Миша, – произнесла Аннушка, прикалывая к плечу букетик свежих фиалок, специально для нее выращенных в варышнинской оранжерее. Она пристально посмотрела на мужа, улыбнулась какой-то странной улыбкой и продолжила: – И потом, неужели ты думаешь, что кто-то дерзнет поднять руку на жену одного из самых знатных людей в России?