Кристиан Бэд
Достояние природы
— Человек — царь природы. И он же — её основное достояние! — начинающий пенсионер Пётр Иванович Сердюков воздвиг было указательный палец, но потом перенацелил его на кусок жареной курицы. — Мы венец творения, покорители пространств!
— Да чё бы он делал, твой п-покоритель, без нефти? — возмутился с набитым ртом племяш Геннадий, которому отчество по возрасту пока не полагалось. — Природа — это мать, а человек — паразит. Вот скажи, где бы ты сейчас был без нефти? На кобыле пахал? Даже у Антонины твоей помада — голимая нефть! За здравие!
Родственники чокнулись, крякнули. Чистые братья: оба ушастые, пузатые, только один лысый, а второй — с редеющей вдогонку старшему шевелюрой.
На столе у них было не много, но и не мало — водка «Посольская», жареная курица, огурцовый салат и магазинные пельмени «Русские сочные». Водку и курицу привёз племяш, огурцы с пельменями сообразила жена Иваныча Антонина (в быту — Тося). На пенсию особо не развернёшься, а тут ещё непутёвые дети подкинули на лето внука. Внук, правда, кушал мало, худел над привезённым из дома ноутбуком и старшим из-за современного воспитания дерзил.
— Не было бы нефти, шире использовали бы мирный атом! — сморщился от водочной силы Иваныч. В мозгах его жил и не давал покоя машиностроительный техникум. Это сейчас, в неполные шестьдесят два, Сердюков был никому не нужен со своими советами. Раньше в их небольшом городишке — в очередь стояли.
— Херосиму тебе в бок, — захохотал грубый, необразованный племяш, кичащийся заработками на вольном извозе. Он неловко взмахнул волосатой рукой, и серые магазинные пельмени тараканами прыснули из миски.
— Да ну её, вашу нефть! — осерчала Тося, спасая пельмени. — Вон по «ящику» говорят, кончится она скоро. На двадцать лет, сказали, осталось.
— А ты больше включай свой телемусоропровод! — окоротил супругу Иваныч и разлил ещё по маленькой.
За окном бумкнул гром, и полило, словно в натянутое небо ткнули толстым гвоздём, и оно лопнуло всё разом.
— Тропический ливень в Сибири, — сказал племяш многозначительно. — Глобальное потепление в действии. А 23 августа точно будет конец света. Этим, как его, предсказанный… иеромонахом Ивана Грозного Гришкой Распутиным!
— Ты, Геннадий, от темы-то не финти, — урезонил его Иваныч, которого гуманитарные вопросы угнетали и вгоняли в тоску. — Вот скажи мне как на духу: не веришь в силу атома?
— Не верю! — стукнул кулаком по столу племяш.
Миска, хоть и сдвинутая на самый край, резво подпрыгнула, роняя крайний пельмень.
— Вот не верю, и крындец! Первое, — он загнул толстый палец, — всё вокруг на бензине. Не станет нефти — конец всему, и мы с тобой чужие. Как ты в один день машины-то переделаешь с нефти на свой атом? Заводы как будут работать? Второе, — он загнул ещё палец, а потом подумал и изобразил кукиш. — Экономика вся на бензине. Нет нефти — денег нет. Вот тебе и 23 августа — конец света. Даже дизель на мазуте. Где ты мазут возьмёшь?
— А ГЭС? — не отставал Иваныч, думая со зла, что племяш только деньги и умеет считать, вон уже пальцы распухли, как сосиски.
— А ГЭС твоих — хрен да маленько. Если где-то ГЭС, а у нас с тобой — шиш? — Племяш покрутил жирным, намасленным курицей кукишем под носом у дяди. — Возьмёшь обрез, а? И всем тогда настанет шиш. Зато — справедливость. Главное в мире — это справедливость. Отстал ты от жизни, дядя, ой отстал. Курочку кушай, гемоглобину набирайся.
— А мирный атом? — не сдавался Иваныч. Уж больно походила Геннадиева справедливость на его же фигу.
— Вот и запрутся, кто уцелеет, на твоём атоме. Отстреливаться будут! А потом взорвут голодные диверсанты твой атом — и конец!
За окном громыхнуло так, что трусливая Тося вжала голову в плечи:
— Ой, бьёт-то как…
Иваныч обиделся, что племянника не переспорить, и в утешение не поровну разделил остатки водки, ущемляя грамм на двадцать его молодой охочий организм.
— Баб, есть хочу! — закричал из соседней комнаты внук-шестиклассник.
— Так поешь уже! — заорала в ответ Тося. — От компьютера своего оторвись и с дядей поешь! Дядю месяц не видел!
— Да ну вас с вашей пьянкой! Ты мне сюда неси! — донеслось из-за запертой двери.
— Ты как с бабушкой говоришь! Я тебе щас так принесу! — рассердилась Тося, но с места не двинулась.
— Не кричи на мужика — бабой вырастет! — гаркнул захмелевший племяш.
А дождь всё лил, лил. Словно дело шло ко всемирному потопу. «Так ведь даже картошка не уродится», — подумала Тося и стала собирать со стола грязную посуду.