Я увидела близко его ухо — чистое и аккуратное. Ни лишних волосков, ни мясистой мочки, ни лопоухости. Мне нравились такие мужские уши, я бы могла поцеловать…
Что за бред?!
Приступ тошноты заставил меня согнуться:
— Меня сейчас вырвет, — предупредила я.
— Надо лимон пососать, — предложила Жанна.
— Не надо ничего сосать, — ответил Молчанов и подхватил меня под локоть.
Мы прошли прямиком в кабину пилотов. Он усадил меня на откидной стульчик позади кресла командира и пристегнул к стене тугим Х-образным ремнём. А потом ещё одним — поперёк талии.
От страха у меня прошла тошнота, но поплыло перед глазами. Ничего. Если я упаду в обморок в этом экстравагантном самолёте, то всё равно останусь пристёгнутой к стене. Довольно удобно. И безопасно для остальных пассажиров.
Молчанов вложил мне в руку бутылку с холодной водой и протянул маленькую голубую таблетку:
— Выпей.
— А что это?
— Смертельный яд. Подействует через двадцать секунд.
Я взяла дрожащими пальцами таблетку, положила в рот и запила водой. Молчанов, внимательно за мной наблюдавший, удовлетворённо кивнул и сел в кресло командира. Надел наушники и отвернулся от меня.
Двадцать…
Девятнадцать…
Восемнадцать…
— Ты что, считаешь?
Откуда он узнал?!
— Нет, конечно! Зачем вам убивать какую-то Диану?
— Может, затем, что ты не Диана?
13. Допрос
Очередная шуточка про моё имя! Про мой чудесный рабочий псевдоним. Я хмыкнула и осмотрелась.
В кабине было намного теснее, чем мне представлялось. В узком пространстве между креслами командира и второго пилота виднелись стальные рычаги, помеченные цифрами «1» и «2», за ними — рукоятки с надписями на английском языке. На передней консоли горели разноцветные дисплеи и пилотажные приборы, назначения которых я не знала. Десятки тумблеров, индикаторов, экранчиков и кнопок мерцали в сумраке кабины. С трудом я опознала авиагоризонт и брутальную ручку выпуска-уборки шасси — я видела их в кино. Их часто показывали крупным планом в фильмах о крушении самолётов.
Меня передёрнуло.
Несмотря ни на что, здесь было не так страшно, как в салоне. Там я ощущала себя беспомощной рыбкой в консервной банке, а тут — пассажиром большой надежной машины. «Водители» вели себя уверенно и спокойно: разговаривали тихими голосами, перещёлкивали тумблеры, перебрасывались короткими английскими фразами с диспетчером.
Меня умиротворяла и расслабляла эта будничная размеренная деятельность. Всегда приятно наблюдать, как другие работают, пока ты отдыхаешь.
Стоп! Или это голубая таблетка меня расслабляла?
Самолёт мягко тронулся. Мы прокатились вдоль перрона и повернули на взлётную полосу. Мерно гудели авиационные двигатели, в теле отдавались толчки от бетонных стыков. Я оттянула ремень и привстала со стульчика, глядя, как белые стрелки разметки исчезают под носом «боинга». Из кабины наблюдать за движением было интереснее, чем из салона. Молчанов выехал на полосу, притормозил и запросил у диспетчера разрешение на взлёт. Затем сказал «Сенкью» и двинул рычаги от себя.
Одно лёгкое, почти небрежное, отработанное движение — и двигатели заревели во взлётном режиме. На одну секунду самолёт замер, словно гепард перед прыжком, а потом я впечаталась затылком и спиной в стену.
Задержав дыхание, я смотрела, как полоса несётся навстречу. С моего места казалось, что мы едем неровно, но секунды бежали, самолёт разгонялся, и внезапно я физически, буквально спинным мозгом, ощутила его готовность взлететь — волшебное, окрыляющее чувство. Подъёмная сила тянула вверх, а тяга толкала вперёд.
— Стабилайз… — сказал Саша. — Скорость растёт…
Речевой информатор отчеканил на английском: «Восемьдесят узлов».
— Ви ван…
Скорость принятия решения. Момент, когда ещё можно затормозить, и полосы хватит для остановки. У меня захватило дух, как на американских горках.
— Взлетаем, — сказал Молчанов и потянул штурвал на себя.
Кончиками пальцев, очень плавно.
Самолёт взмыл в воздух, уверенно набирая высоту.
Я захлебнулась от чувства, похожего на эйфорию. Оно волной прокатилось по телу, обдало щёки жаром и взорвалось в солнечном сплетении сладкой щекоткой. Нет, это намного круче, чем на американских горках! Сердце едва не выскочило из груди. Пока я дышала на раз-два-три-четыре, как учил наш физрук, двигатели сбавили обороты: сразу стало тише, самолёт просел и словно притормозил в воздухе. Я отлипла от стены. Сердце трепыхнулось в последний раз и успокоилось. Меня охватила приятная истома, тело обмякло на ремнях. Я с чувством зевнула.