Последними на пол полетели белые носочки.
Я осталась совершенно голой.
19. Мужская дружба
Юрий Георгиевич откинулся на подушку, предоставляя мне инициативу. Легко коснувшись члена пальцами, я привстала и направила его в себя. Медленно и плавно, преодолевая сухое сопротивление входа и первую болезненность, я опустилась на член — до самого конца, пока жёсткие седые волосы не коснулись моего эпилированного лобка. Юрий Георгиевич вздохнул:
— Как бы мне хотелось взять тебя в Америку.
— М-м-м…
Я сжала мышцы и привстала, снимаясь с члена и снова подхватывая его пальцами. Он был немного влажный: внутри меня всё-таки имелась смазка. Второй раз я села на член не полностью, а всего лишь наполовину. И опять привстала, сжав мышцы, чтобы клиент ощутил приятные выдаивающие движения. «На вход — расслабляйся, на выход — напрягайся», — вспомнились слова Вики. Самое сложное в этом приёме — расслабиться, а вот напрягаться — проще простого.
— Я бы прокатил тебя от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса — на старой американской машине, через горы и пустыни, по всем заштатным городишкам, по всем мотелям… Трахал бы тебя каждую ночь во все дырки…
— Отличный план.
Я три раза впустила член наполовину, прежде чем села до конца. Потом опять обжимала только головку, то вводя её внутрь, то выпуская. Словно облизывала её влагалищем. Это тоже Вика посоветовала: три коротких фрикции, одна глубокая. Чередование. Мужчинам нравилось. Одну руку я завела назад и бережно поглаживала яички. Юрий Георгиевич тяжело дышал, наблюдая за тем, как я его трахаю. По его лицу, шее и груди разливалась краснота. Как бы сердце не прихватило. Я тоже сбила дыхание от активных упражнений, но пыхтеть на своём пожилом любовнике не собиралась, поэтому прикусила губу и старалась дышать полегче. По спине прокатилась капелька пота, бёдра начали подрагивать от напряжения.
Надо чаще бегать и плавать. Василий Иванович прав.
Юрий Георгиевич положил большой палец на клитор и ласково его потрепал — ну прямо как симпатичного ребёнка по щёчке.
— Хочешь кончить?
— А вы хотите, чтобы я кончила? — я изобразила самую кокетливую улыбку из своего арсенала.
— Хочу, — ответил Юрий Георгиевич. — Ты так сексуально кончаешь, что я спускаю как подросток. Совершенно бесконтрольно.
Всё-таки он обаятельный.
— Ладно. Тогда помогите мне.
Он с энтузиазмом принялся массировать мне клитор и поддавать бёдрами. Я откинулась назад, чтобы он любовался моим напряжённым животом и маленькими сиськами, и запрокинула голову. Юрий Георгиевич задрожал и начал вбиваться уже по-взрослому, без поддразниваний. Он стонал всё громче и громче, его палец становился всё более грубым, и я тоже застонала, постаравшись, чтобы это прозвучало страстно, но мелодично. Яички в моей руке напряглись и подтянулись, я поняла, что он на грани, и вскрикнула. А потом несколько раз сильно и резко сжала влагалище. Юрий Георгиевич заревел, как лось во время гона, и начал кончать.
Утром, после душа, пришлось смазать «рабочую зону» бепантеном. Ничего, натёртости быстро заживут. Я надела кружевное платье телесного цвета — не такое кукольное, как вчера, но более короткое и соблазнительное. Собрала волосы в небрежный узел и спустилась на кухню. Косые лучи утреннего солнца заливали уютное обжитое помещение, где мы обычно завтракали. Я тут же почувствовала голод, но ни кофе, ни яичницей с беконом не пахло. Да и поварихи не было. На кухонном столе вместо привычного завтрака лежала синяя коробка. Юрий Георгиевич, уже одетый в льняные брюки и летний пиджак без подкладки, сказал:
— Открой, это тебе.
Коробка была такой большой, что не поместилась у меня на ладони. Я с трудом её открыла и увидела серьги из жёлтого металла — золото это или дешёвый сплав, я не знала. На длинной изогнутой дужке покачивались плоские эмалевые диски с нарисованными голубыми цветочками.
— Тебе нравится? — спросил Юрий Георгиевич. — Это ирисы Клода Моне.
Хорошо, что я слышала это имя.