Выбрать главу
Мне вспоминается, мой сын,        Тот давний день. Увы! Его я тщился до седин        Изгнать из головы. Но память горькую не смыть, Не разорвать тугую нить, Она и в ветре будет ныть,        И в жалобе листвы.
Велит поведать ныне смерть        Про тот давнишний страх. Не смог из памяти стереть,        Так изолью в словах. Отсрочка, сын мой, так мала! Не расскажу про ковы зла; Как к пропасти душа пришла,        Не вспомнить второпях.
Про чары зла — источник ран,        Наследие греха, Пока час Воли, всуе зван,        Не дал плода, пока... Пока, оставив бренность дел, Гонимой птицей не влетел Я в лес, что тёмный холм одел,        Манил издалека.
Там в дебрях я нашёл овраг,        Самой земли уста; В нём полдень не развеет мрак,        Не веет в те места Весенний ветер; звук там глух, Я медлил, мой страшился дух, И будто кто-то молвил вслух:        „То Смертные врата.
Заботой людям иссыхать,        Томясь, как в смутном сне; С утра о вечере вздыхать,        А вечером — о дне. Твой полдень пламенный угас, Забавы вечер не припас, Чего же медлишь ты сейчас?        Укройся в глубине.
В прохладной тени тех глубин        Усталый дух уснёт. К спасенью путь всего один —        Войти в подземный вход. Он как бокала ободок, Что средство сладкое сберёг Для тех, кто свой торопит срок,        Кто забытьё зовёт!“
Вечерний ветер тут вздохнул,        Листвою задрожал, Верхушками дерев взмахнул,        И холод сердце сжал — То ангел мой, спаситель мой Предупреждал, маша рукой; Почуяв ужас неземной,        Оттуда я сбежал.
И вот я вижу: огород,        Уютный сельский дом, Детишек двое у ворот —        Игрою как трудом Они уже утомлены; Головки мирно склонены, Читают вслух. Слова слышны —        Ведь тишина кругом.
Как бы с уступов два ручья        Смешались меж собой: Каштановых волос струя        Сплелася с золотой. Не хладного сапфира блеск У них в глазах — лазурь небес; Взглянут сквозь чёлочки навес Небесною звездой.
Мой сын, любой, любой из нас        Порой теряет дух; Рукою слабой в этот час        Он не разит. И вслух Кричат: „Спасайся!“ Воин скор Тогда на бегство. Чуть напор — И день выносит приговор:        Разбиты в прах и пух.
Невзвидел света я. Глаза        Покрыла пелена. Но зазвучали небеса,        Чтоб я прозрел сполна. „Ко мне, усталые, ко мне, Кто тяжко трудится, ко мне, Кто ношу выносил, — ко мне,        Вам радость суждена“.
И Бог, как некогда в Раю,        Призвал туман ночной, Чтоб землю выкупать свою        И напоить росой. И как тогда, глядел с высот Темнеющий небесный свод — Не в гневе, что откушан плод, —        Но доброй синевой.
В тот день услышал в первый раз        Я милой голосок. Дарил он радость в смутный час,        От суеты берёг. Не знал ты матери, мой сын! Не дожила и до крестин. Я воспитал тебя один,        Любимый наш сынок!
Пускай, со мной разлучена,        В сиянье неземном Голубкой унеслась она        Назад в небесный дом, Но в души смерть не ворвалась: Жива любовь, святая связь Меж разлучённых, не прервясь        В небытии самом.
С надеждой дни влача свои,        Я знал: в конце концов Две разделённые струи        Сольются в море вновь. В душе скорбя о горьком дне, Я благодарен был вполне Судьбе, что подарила мне        Отраду и любовь.
И если правду говорят,        Что ангелы порой, Хоть их не различает взгляд,        Нисходят в мир земной, То здесь она... Знать, вышел срок... Я это чувствую, сынок... » Но тут рассвет зажёг восток        И Смерть привёл с собой.

                               Апрель 1868 г. [65]

МЕЛАНХОЛЕТТА
Сестрица пела целый день,        Печалясь и тоскуя; К ночи вздохнула: «Дребедень!        Слова весёлы всуе. К тебе ещё печальней песнь        Назавтра обращу я».
Кивнул я, слышать песни той        Не чувствуя желанья. Из дома утренней порой        Ушёл я без прощанья. Авось, пройдёт сама собой        Тоска без потаканья.
Сестра печальная! Узнай:        Несносны эти ноты! Твой хмурый дом совсем не рай,        Но нет тебе заботы. Лишь засмеюсь, хоть невзначай,        Ревёшь тогда назло ты!
На след’щий день (прошу простить        Моё произношенье) Мы в Садлерс Веллсе посетить        Решили представленье (В сестре весёлость пробудить        Должно же впечатленье!).
С собой трёх малых звать пришлось —        Каприз весьма понятный, — Чтоб меланхолию всерьёз        Отправить на попятный: Спортивный Браун, резвый Джонс,        А Робинсон — приятный.
Я сам прислуге дал понять,        Какие выраженья Способны жалобы унять,        Как масло — вод волненье; Лишь Джонсу б даме дух поднять        Достало обхожденья.
Мы чушь несли про день и вид        (Следя её отдачу), Провентилировав «on dit»        И цены кож впридачу; Сестрица ныла: «Всё претит...        Не забывай про сдачу».
«Бекаса ешь — остынет он.        Ах, ах! Венец природы!» — «Мост Ахов, господа, смешон;        В Венеции всё воды...» — Такой вот Байрон-Теннисон        (Вполне во вкусах моды).
Упоминать и нужды нет        Что слёзы в блюда нудно Лились, что скорбный наш обед        Глотать нам было трудно И стать одною из котлет        Желал я поминутно.
Начать беседу в сотый раз        Хватило нам терпенья. «У многих, — подал Браун глас, —        Встречаются влеченья К рыбалке, травле... А у вас        Какие предпочтенья?»
вернуться

65

Стихотворение полно аллюзиями, почти цитатами из Священного писания. Само заглавие есть библейское выражение: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня». (Псалтырь, 22:4). В стихотворении, таким образом, осуществлена попытка зримо описать названную Долину.