Отчего так, что Поэзия никогда не была подвергнута тому процессу Разбавления, который с такой выгодой показал себя в отношении сестринского искусства, Музыки? Разбавляющий вначале подаёт нам несколько нот какой-то хорошо известной Мелодии, затем дюжину тактов собственного сочинения, затем ещё некоторое количество нот первоначального мотива и так далее попеременно; таким образом он оберегает слушателя если не от малейшего риска признать пьесу сразу, то по крайней мере от чрезмерного волнения, которое способна вызвать её передача в более концентрированном виде...
Воистину, подобно тому как прирождённый эпикуреец любовно медлит над ломтем превосходной Оленины и при этом всеми фибрами души словно шепчет: «Excelsior!», — однако прежде чем приступить к лакомству, проглатывает добрую ложку овсяной каши; и подобно тому как тонкий знаток Кларета позволяет себе лишь чуточку пригубить, а потом уж пойти и выдуть пинту или более пива в буфете, точно также и —
Ах, на этой скамье
Тою давней весной
Аталанта ведь не
Тяготилася мной,
И в ответ мои нежные речи не звала «чепухою одной».
Я ей шарфик купил,
Ожерелье и брошку, —
Всё надела, мой пыл
Оценив понемножку;
И под императрицу она неспроста причесалась в дорожку.
В театральный салон
Я привёл мою пери;
Издала она стон —
И мгновенно за двери:
Духота, мол; одна толчея, и несносен ей этот Дандрери.
«О, счастливчик, постой!
По тебе эти стоны! —
Так я мнил той порой,
Помня флирта законы. —
Плеск и блеск! (Девонширский рыбак так, случится, похвалит затоны.)
И воскликнет любой:
„Ну, счастливчик вы наш!“,
Как с невестой такой
Подойдёт экипаж,
Когда бел ещё свадебный торт и пока желтоват флёрдоранж!»
Тот тягучий зевок!
Тот слипавшийся глаз!
Тех фантазий поток,
Что блаженство припас!
Уложил меня взор её вскользь и пришибла слеза напоказ.
Видел, видел вполне
(Сомневаться негоже)
И томленье по мне,
И тоску. Только всё же
Оглашенье ли мне предпочесть? Ведь лицензия выйдет дороже.
«Как Геро, ты возжги
Мне торшер Афродиты;
Пусть не видно ни зги —
Доплыву». — «Да поди ты…»
Что такое?! Но дальше слова были громом колёс перекрыты… [68]
Девица одна у решётки окна
Стояла с собачкой у ног.
За улицей тихо следила она,
Там люд прохожий тёк.
«К дверям какой-то подошёл
И трётся о косяк.
Совет мне дай, мой попингай,
Впустить его, иль как?»
Зачёлкал мудрый попингай [69],
Кружа под потолком:
«Впусти, раз так — пришёл, никак,
К тебе он женихом».
Вошёл в гостиную чудак,
Смиренно, как во храм.
«Признали? Я — тот, кто из году в год
В любви был верен вам».
«Но как же мне было про то прознать?
Давно б сказали вы!
Да, как было, сударь, про то мне знать?
Не знала я, увы!»
Сказал он: «Ах!» — и уже на щеках
Солёных слёз ручьи.
«В неделю по разу, по нескольку раз
Признанья летели мои.
Колечки вспомни, госпожа,
На пальцы посмотри.
На сердце руку положа —
Послал семь дюжин и три».
«Тут спору нет, — девица в ответ. —
Моей собачке свит
Из них поводок, златой ручеёк —
Глядите, как блестит».
«А как же пряди, пряди где,
Концы моих чёрных волос?
Я слал их по суше, я слал по воде,
И к вам почтальон их нёс».
«И тут спору нет, — девица в ответ. —
Побольше б таких кудрей.
Я их в тюфячок, а тот — под бочок
Собачичке моей».
«Но где же, где же письмецо
С тесьмою вкривь и вкровь?
В нём дышит каждое словцо
Признаньем про любовь».
«Приносит раз с тесьмой — от вас? —
Конвертик почтальон.
Да вот беда-то, что без оплаты,
И брать был не резон».
«О, горькая весть! Письма не донесть!
А в нём всё как есть про любовь!
Так суть письмеца я вам до конца
Нынче поведаю вновь».
Зачёлкал мудрый попингай,
Взметая перья прядь:
«Ходатай, складно отвечай
Да на колени падь!»
Склонил колени он пред ней,
То в жар его, то в хлад.
«О Дева, скорбных повестей
Услышишь ты доклад!
вернуться
Стихотворение впервые появилось в том же третьем выпуске альманаха «College Rhymes»; там оно было на несколько строф длиннее. Удаление в последующем этих нескольких строф — счастье для переводчика, избавленного от необходимости трудиться над совершенно непередаваемой игрой словом «меланхолетта». Подобно большинству предыдущих юмористических стихотворений, «Меланхолетта» вошла затем в первую, комическую, часть сборника «Фантасмагория и другие стихотворения» (1869) и в повторяющий эту часть (с дополнениями) сборник «Стихи? И смысл?» (1883, 1884). Сэдлерз Веллз — лондонский первоначально загородный, а во времена Кэрролла окраинный увеселительный парк и находящийся в нём театр оперы и балета. Выбор главным героем стихотворения именно этого места для развлечения своей сестры объясняется тем обстоятельством, что названный театр славился экстравагантными постановками с разнообразными сценическими эффектами, отчего считался даже вульгарным. Так, например, иногда на сцену пускались воды настоящей реки Нью-Ривер, благо её водоприёмник находился всего в ста ярдах к югу от театра, — «к восторгу и изумлению прелестных зрительниц», как, будто специально для нас, отмечает Уильям Хэзлитт в одном из своих эссе (Хэзлитт У. Застольные беседы. М., «Наука», «Ладомир», 2010 г. С. 450. Пер. М. В. Куренной). (Ср. эффект, произведённый на слушателей «помпезным фуриозо» в конце стихотворения.) «On dit» —‘слух, сплетня’ (фр.). Мост Ахов представляет собой ироничный намёк на Мост Вздохов в Венеции — мост между Дворцом дожей, в котором заседал Совет десяти, и тюрьмой, которая также была местом казни. Осуждённый, которого вели по этому мосту в тюрьму или на казнь, мог бросить с него последний взгляд на Венецию. В Оксфорде, как и в Кембридже, сейчас существует приблизительная копия Моста Вздохов (в Оксфорде точнее воспроизводящая оригинал), но она появилась позднее Кэрролловой эпохи. «Король Джон» — пьеса Шекспира; как указывает Стюарт Доджсон Коллингвуд, маленький Чарльз Лютвидж и сам в детстве охотнее всего разыгрывал при помощи самодельного кукольного театра перед публикой, состоящей из членов его многочисленной семьи, пьесу с таким названием — вероятно, собственную адаптацию Шекспировского сюжета. «Ряд на ряд». Благодаря этому выражению финал настоящего стихотворения в наши дни, вопреки, может быть, намерениям автора, приобрёл особенно зловещее звучание. Дело в том, что реплика «сестрицы» отсылает к печальным страницам «Декамерона», а именно к описанию чумы в Предисловии к Первому дню: «Так как для большого количества тел, которые, как сказано, каждый день и почти каждый час свозились к каждой церкви, не хватало освящённой для погребения земли, особливо если бы по старому обычаю каждому захотели отводить особое место, то на кладбищах при церквах, где всё было переполнено, вырывали громадные ямы, куда сотнями клали приносимые трупы, нагромождая их рядами („ряд на ряд“, как дословно в полном английском переводе Джеймса Макмюллена Ригга начала XX века, — А. М.), как товар на корабле, и слегка засыпая землёй, пока не доходили до краёв могилы». (Пер. А. Н. Веселовского.)
вернуться
«Темой» для последующих «вариаций» служит здесь широко известный в ту эпоху отрывок из романа в стихах и прозе Томаса Мура «Лалла-Рук» (поэма «Солнцепоклонники», часть 1-я, ст. 283—286). В оригинале он звучит примерно так:
Не звал я дорогой газели
Меня потешить томным оком,
А если сблизиться мы смели,
Я нёс ей гибель тёмным роком.
Приведу читателю ещё один пример пародийного использования этих же строк (роман Диккенса «Лавка древностей», гл. 56): «— Со мной всегда так случается, — говорил мистер Свивеллер, — всегда! Мечты мои косил злой рок, таков удел мой с детских лет — взлелеешь нежный ты цветок, и он увял, цветка уж нет. Пленит ли сердце мне газель, лаская взор мой красотой, я поднесу к устам свирель, — а глядишь, эта газель взяла да и выскочила замуж за какого-нибудь огородника». (Пер. Н. Волжиной.)
вернуться
Одна из самых известных Кэрролловых пародий за пределами сказок об Алисе. Пародируется техника версификации в драматической поэме Альджернона Чарльза Суинберна «Аталанта в Калидоне» (1865, за три года до появление Кэрролловой пародии) на известный мифологический и литературный сюжет. Суинберн, признанный виртуоз рифмовки и новаторских приёмов комбинирования стихотворных размеров в пределах одного и того же стиха (в частности, анапеста с ямбом в стихе «Аталанты»), подвергался нареканиям за «подчинённость смысла звучанию вплоть до полной утраты смысла». В качестве примера отчётливого пародирования этой особенности творчества Суинберна («громогласной бессмыслицы») современный исследователь (Jonathan Bate) специально приводит стих из Кэрролловой «Аталанты» «Когда бел ещё свадебный торт и пока желтоват флёрдоранж». Впоследствии Кэрролл напишет ещё одну пародию на Суинберна — стихотворение «Росточком был мал старичонка» для второй части романа «Сильвия и Бруно». Кэмден-Таун — район на северо-западе Лондона, славный своими уличными рынками (которые можно считать даже одним большим, «блошиным», рынком) и увеселительными заведениями (ныне — музыкальными площадками альтернативной культуры). Дандрери — персонаж знаменитой пьесы Т. Тейлора «Наш американский кузен» (1858), незадачливый и глуповатый, но в целом добродушный светский бездельник; имя стало нарицательным. Оглашенье, лицензия — два способа сочетаться браком в викторианской Англии. Первый способ подразумевал предварительное оглашение имён брачующихся в приходской церкви в два отдельных приёма. Во втором случае, при игнорировании процедуры оглашения, жениху требовалось специальное разрешение — лицензия на вступление в брак, которую следовало покупать в канцелярии викария (заместителя епископа). Геро — известная героиня трагической любовной истории, жрица культа Афродиты на азиатском берегу Геллеспонта (Босфора). Леандр, возлюбленный Геро, ради свидания с ней каждую ночь переплывал Геллеспонт с противоположного, европейского берега, и маяком ему служил возжигаемый Геро огонь на тайном светильнике.
вернуться
Эта птица, вполне вероятно, являлась у наших прародителей предметом домашнего обихода (см. «Песни [шотландской] границы»); она по собственному почину предлагала свои советы и нравственные соображения по любому возможному поводу — совершенно в стиле хора из греческой комедии. — Прим. автора.