Пять девочек-малюток, от года до пяти:
Резвятся у камина — играть им да расти.
Пять девочек-милашек, с шести до десяти:
Учитесь пенью-чтенью, да как себя вести.
Пять девушек растущих, одиннадцать меньшой:
На классы да питанье расход уж пребольшой.
Пять девушек-красавиц, и младшенькой шестнадцать:
С юнцами им построже пристало объясняться.
Пять дев нетерпеливых, и старшей двадцать пять:
Коль предложений нету, придётся пропадать.
Пять девушек эффектных, да только в тридцать лет
От этого эффекта уже не тот эффект.
Пять девушек, пять модниц от тридцати и дале
Уж с робкими юнцами приветливыми стали.
* * * * * *
Пять девушек поблекших... Их возраст? Всё равно!
Тащиться им по жизни как прочим суждено.
Но, к счастью, знает каждый «беспечный холостяк»
Решение проблемы, «где денег взять и как».
«Малышкой Бутлеса» она
Как бы с гастрольным туром
Явилась. «Видеть всё должна,
Будь даже небо хмурым!»
Приятель, знающий места,
Водил её немало.
В Крайст Чёрч на кухню неспроста
Свернули для начала.
А повара стоят и ждут,
Как будто с уговором;
Шагнула Мэгги к ним — и тут
Они как грянут хором
Свободы Боевую Песнь!
«Жарьте и варите,
Мэгги угостите;
Сочная котлета —
Лучшая диета!
Мэгги объеденье —
Нам на загляденье;
Тоненькая слишком
Бутлеса малышка!»
Затем — то улочка, то двор:
Бродили и глазели.
Вот Трапезная, вот Собор,
Аж ноги заболели.
По Ворстер Гарден к озерцу
Ступали под листвой,
К Сент-Джону, старцу-молодцу
Окольной шли тропой.
Лужайка колледжа Сент-Джон
Всегда к себе влечёт.
«Гляди! — вскричала Мэгги. — Вон!
Какой чудесный Кот!»
Бродила Мэгги взад-вперёд
По дворику Сент-Джона.
Ходил за ней Чудесный Кот
И пел неугомонно
Свободы Боевую Песнь:
«Мяу, мяу, Кошки!
Мэгги на дорожке:
Ну-ка, не ленитесь —
Мэгги поклонитесь;
Хвосты распушите,
Мэгги помашите.
Бросьте „кошки-мышки“,
Все бегом к Малышке!».
Но вот пора в Крайст Чёрч назад —
За ужин без забот;
Уж чашки чайные стоят,
Студент особый ждёт.
Назавтра вновь идут гулять —
Из парка в парк теперь.
А в Ботаническом-то — глядь:
Стоит свирепый Зверь.
Да только Мэгги нипочём
Свирепость невсерьёз:
Из камня Вепрь — не бьёт хвостом
И крепко в землю врос.
Вот Модлен-колледжа крыльцо;
Высокая стена.
На ней огромное лицо,
И Мэгги сражена.
Но тоже, видно, неспроста
Какой-то ученик
Загнул повыше угол рта —
И улыбнулся лик!
Девчушка — в смех: «Ему везёт!
Пускай бы мне друзья
Всегда вот так тянули рот,
Когда весёлость пропадёт,
Чтоб улыбалась я».
Олени к ней бегут гурьбой
Во всю оленью прыть,
Ведь Мэгги хлеб взяла с собой
Милашек покормить.
Она их кормит с рук, смеясь;
Олени знай жуют;
Вкруг Мэгги скачут, не боясь,
И, чавкая, поют
Свободы Боевую Песнь:
«Преклоним колени
Перед ней, олени!
Славная девчушка —
Будет нам подружка;
Мэггин голосочек
Точно ручеёчек,
Меггина ручонка
Точно у зайчонка.
Ласковая слишком
Бутлеса малышка».
Епископ там любил гулять
Огромный, точно слон.
«Нельзя ли в жёны Мэгги взять?» —
Как видно, думал он.
Себе решила Мэгги: «Нет!»
Вот с этим в брак вступить?
Так много господину лет,
Как только может быть.
вернуться
Стихотворение, одно из наиболее известных нашего автора благодаря особенной мелодичности и образности, написано на «сказочную мелодию», которая прозвучала в сне приятеля Кэрролла, некоего Хатчинсона из Брейзноуз-колледжа. Хатчинсону привиделись во сне герои древности, шествующие мимо него под эту музыку, которую он по пробуждении записал.
вернуться
Стихотворение является перепевом либо прямой пародией стихотворения Альфреда Теннисона «Леди Клара Вир де Вир» (1842), а также стихотворения Уильяма Вордсворта «Семеро нас» (1798, в составе «Лирических баллад»). Стихотворение Теннисона пользовалось всеобщей известностью благодаря сочетанию неизменно актуальных в ту эпоху морально-этических рассуждений о человеке и социальных мотивов (достаточно сказать, что Кэрроллово «Подражание» написано спустя сорок один год: «Леди Клара Вир де Вир» всё не потеряло популярности), и не единожды переводившегося на русский язык ещё при жизни автора. Вторая строка второй строфы Кэрролловой «Леди Клары» (здесь, в отношении мисочки для каши: «Не воздам такой хвалу») дословно повторяет вторую строку первой строфы Теннисонова оригинала. Приведём эту первую строфу в переводе Плещеева, цитированную строку выделим курсивом (перевод, в духе того времени, несколько волен):
О леди Клара Вер-де-Вер!
Простите! к вам я равнодушен,
Не в силах вы меня пленить.
От скуки сердцем деревенским
Вам захотелось пошутить;
Но как ни страстны ваши взоры,
Не обожгут меня они.
Не вы мне счастье подарите,
Хоть двадцать графов вам сродни!
Последняя реплика «леди Клары» представляет собой «дополненную» девочкой пословицу, частую в детских прописях: добрые сердца важнее венца.
Что касается стихотворения Вордсворта, то оно сентиментально. Суть его в том, что рассказчик встречает сельскую девочку («Лет ей восемь, может быть», дословно перенесено в «Подражание»), которая на вопрос о том, сколько у неё братьев и сестёр («Братья, сёстры, моя Мисс», что так же перенесено дословно), отвечает «Семеро нас». Когда рассказчик просит перечислить всех, она охотно рассказывает: двое в Конвее, двое за морем, сестрёнка с братом покоятся на кладбище, да она сама; всего семеро. Рассказчик попытался разъяснить девочке, что их уже не семеро, раз двоих унесла смерть, но ребёнок, который, по мысли автора, ещё не понимает, что такое смерть, так и не смог с ним согласиться.
вернуться
Стихотворение, предполагающее дать своеобразный урок латинского языка, написано специально для учениц Бостонской классической (т. н. латинской) гимназии для девочек и выпускаемого ими журнала «The Jabberwock», которым Кэрролл неизменно интересовался (см. прим. h на с. 127 Академического издания). Этой весёлой безделкой Кэрроллу захотелось компенсировать свой предыдущий неблагоприятный отзыв о публикации в журнале некоей заметки. И стихотворение и сопроводительное письмо были, к неожиданности для редколлегии журнала, уже привыкшей к красивому почерку своего адресанта, отпечатаны на пишущей машинке. «Этот способ писания является, конечно же, американским изобретением. Здесь у нас новых устройств не изобретают; всё, что мы делаем, так это вовсю используем те устройства, что поступают от вас. За то из них, которое я использую в настоящую минуту, примите мою искреннюю благодарность», — так заканчивал Кэрролл свой письмо.