Рим узнал, что братец решил помочь ему в уходе (конечно же, его обязала мама), и сделал уборку в жилище хомяка без него, нарушив все правила. Он даже не понял, что разорил гнездо Глазика, забрав весь накопленный корм и газеты. А как можно было догадаться поставить клетку на батарею, а миску в другой угол? Рим не стал ничего объяснять, просто запретил трогать клетку и мыл её каждую неделю самостоятельно.
Хомяк присутствовал на всех воображаемых операциях, которые Рим проводил игрушкам — он был так рад, что у него появился настоящий живой помощник. Они часами вместе сидели в комнате, пока не приходило время делать уроки или ложиться спать.
Ровно через год Рим хотел отпраздновать день рождения Глазика, даже смастерил ему маленький праздничный колпачок на голову. Он долго ждал, пока хомяк выйдет из своего домика, Рим никогда не вытаскивал его насильно. Глазик не вышел и на следующий день.
Родители поняли, что хомяк умер только спустя трое суток, они привыкли, что к клетке подходить нельзя. Рим перестал часами сидеть в комнате, ходил, опустив голову, и ни с кем не разговаривал. Он не смог наладить хомяка, пришлось его так и похоронить в домике без окон.
Когда на следующей неделе Рим пришёл в комнату и увидел другого хомяка в клетке Глазика, он выставил её за дверь комнаты, поместив обратно пластмассовую миску вместо керамической. Родителям пришлось вернуть нового хомяка в магазин. Рим познакомился со смертью, и ему этого хватило на всю жизнь, он больше не хотел никого хоронить.
Женщина-психолог задавала вопросы про братца, но Рим отвечал на них с явной неохотой, и не более чем на один за сеанс. Он уже прекрасно понимал, что Георгий — приёмный ребёнок, но он также понимал, что родители сами должны ему об этом сказать. Рим не вмешивался в дела родителей, также как и они не вмешивались в его дела.
30. Денис
Сны с каждой ночью становятся всё реальнее. Как вообще можно быть уверенным, что я сейчас не сплю? Тело болит, точнее, болит кожа, обтягивающая это самое тело: царапины расползаются от локтей до запястий. Стараюсь не вспоминать, как они появились. Заворачиваюсь в одеяло, чтобы по мне перестали ползать призрачные червяки.
Между домом Стаса и ударом об дерево было что-то ещё: закрываю глаза и снова ясно вижу лес, кроны деревьев, чувствую листья и ветки под головой. Пытаюсь моргнуть, в глаза ярко светит солнце и надо мной стоит монашка. Самая настоящая монашка: на её голове скуфья, пальцы больше похожи на рыбьи кости — только слегка обтянуты прозрачной кожей. Она не улыбается, скорее скалится. Зубы острые и тоже прозрачные: вот-вот исчезнут. Она тянется своими костлявыми пальцами, рисует в воздухе крест. Ещё один крест. Пальцы двигаются с огромной скоростью, кожа осыпается с них как чешуя…
Когда мне наконец удаётся проморгаться, монашки уже нет, птицы не поют. Кстати, сколько раз мы приезжали в этот лес — ни одного звука, кроме… Вожу руками по земле — листья не шуршат: я сажусь и собираю в руки целую горсть. Дело к осени — листья рассыпаются и падают мёртвой шелухой, но при этом ни звука.
Беру камень и кидаю в ближайшее дерево. Он ударяется — это я вижу, но звуков всё так же нет. Кидаю второй, просто кидаю: это как дёргать ручку кабинета в любом офисном здании — первый раз дёргаю, чтобы убедиться, что закрыто. Второй раз дёргаю, чтобы точно убедиться, что дверь закрыта. Точно убеждаюсь — звуков нет.
— Ну, и чертовщина, — говорю я.
Губы шевелятся, воздух выходит, на этом всё. Пытаюсь крикнуть и стою, открыв рот. Ни звука дыхания, ни звука крови, бегущей по венам — значит, уши не заложены. Я что ли оглох?
31. Линда
Линда наблюдает за молодой медсестрой и за тем огоньком в глазах, который она увидела в её первые дежурства. От огонька практически не осталось следа, но улыбка и каблуки всё ещё на месте. Цоканье напоминает Линде о собственной неспособности сделать несколько шагов безболезненно, не говоря о возможности ходить на каблуках. Костя называл её цаплей, когда они учились в школе. Он так сильно смеялся, когда Линда впервые надела мамины туфли.
Интересно, как там Костя? Ходит ли он к отцу, задаётся вопросом, где она? Или даже брат не заметил, что Линда испарилась? Хотя, если любимый человек её до сих пор не ищет, то чего она хочет от других?
Пока медсестра поправляет причёску и говорит по телефону, Линда накрывается одеялом с головой, чтобы никого не видеть. Она всегда так делала в детстве, хотя в её комнату никто и не заходил лишний раз. Под одеялом безопаснее. Пока медсестра рассказывает мобильнику про рекламу невероятной клиники, про сохранение жизни и прочие неинтересные факты, Линда переворачивается на живот и зажимает кулаки под подушкой. За пределами одеяла происходит жизнь, под одеялом жизни нет. Линда слышит, что прошлой ночью один из пациентов умер. Он сейчас тоже под одеялом. Никого не интересуют чужие проблемы, Линда раз за разом прокручивает в голове занятия с доктором. Мысленно переступает с ноги на ногу, стараясь при этом не закусить щеку до крови.