Крестьяне были бессильны против замысла хитроумного царедворца. В гуще народа нашелся молодой смельчак, не желавший мириться с кривдой. Он замыслил поджечь деревню сборщиков, полагая таким способом избавить себя и своих товарищей от бедствия непосильной дани.
Царская тайная служба безопасности напала на след злоумышленника, он был арестован и заключен в тюрьму. Вечно нуждающийся в деньгах монарх не казнил бунтовщика, а назначил огромный выкуп за его освобождение, надеясь на народную солидарность. Однако обираемые царем крестьяне никак не могли собрать нужную для выкупа сумму.
Из-за тюремной решетки разбойник продолжал грозить, что, выйдя на свободу, обязательно осуществит свое благонамерение. Отсюда ясно, что сборщики были крайне заинтересованы в надзоре за крестьянской животиной, дабы скотоводы не могли бы выбраться из скудости и не освободили бы героя-поджигателя.
Поначалу самодержец с сомнением встретил идею умнейшего из царедворцев. Причиной неуверенности явилось остережение придворного мудреца. Духовный ментор монарха заявил, что вместе с практической эффективностью метод несет в себе богоотступнический потенциал.
И в самом деле, Священное Писание требует от смертного искоренить из сердца всякую страсть к чужому добру, а что касается домашних животных, то об этом в Книге прямо сказано: “…не домогайся ни быка, ни осла ближнего твоего…”
Созданное царем положение, по существу закон, толкало сборщиков к невольному домогательству быка, осла и прочей чужой скотины. И действительно, с одной стороны, надзиратели не могли позволить скотоводам разбогатеть, дабы те не освободили своего дружка. С другой стороны, сумей они сами выкупить бандита и тут же убить его, они бы отвели от себя угрозу и освободились бы от вынужденного стремления к чужой животине. Однако коварство клеймения и ревизий, а также мягкое зло бюрократии не позволяли им накопить средства.
Царское установление явно противоречило закону Господа. “Как оправдаешься на Небесном суде, владыка?” – вопрошал царя придворный мудрец. Однако соображения сиюминутных выгод взяли верх над царем, и он не прислушался к словам своего духовного наставника.
3
Как уже известно читателям моих рассказов, я нередко спускаюсь с Небес на землю. К этому меня побуждает то веление Всевышнего, то просьба коллег-ангелов, то личная инициатива, то… да и мало ли что еще – всего не упомнишь!
Вот как-то зашел в мой земной апартамент некий человек, показавшийся мне невежей. Не поприветствовал хозяина, уселся на лавку без приглашения, уставился на меня бесцеремонно. Все-таки Сатан перед ним, надо бы и приличия соблюдать! Одежда на нем стояла коробом, но сшита была из добротной ткани. Лицо грубое, словно топором вырублено. Я подумал, должно быть, род занятий у него суровый, не склоняет к нежничанию. Он молчал, и я молчал.
– Я – Боаз, – наконец вымолвил гость.
– Я – Сатан, – в тон лаконично произнес я.
– Я мучаюсь неизвестностью, поможешь мне?
– Смогу – помогу, – ответил я неохотно, ибо к мученикам всегда относился с подозрением, – выкладывай, Боаз, свое дело.
Боаз был одним из царских сборщиков – собирал дань со скотоводов, получал свою клейменую долю, дрожал от страха перед местью разбойника.
– Я исполняю царский закон, но нарушаю заповедь Господа, – сказал Боаз, – правильно ли поступаю я? Что ждет меня, ангел небесный?
– С мудрецами советовался? – спросил я.
– Советовался. Всех мудрецов в нашей деревне обошел. Лицемерны они и трусливы. Не отвечают прямо. Хотят быть и Богу свечкой, и царю елеем. На тебя надеюсь, Сатан.
– Догадываюсь, Боаз, что ты не хуже меня знаешь: законы Господа превыше царских.
– Знаю. Есть у меня надежда на спасение?
– Есть, Боаз. Надежда твоя – это чудо. Если окажешься в раю, стало быть, чудо не обошло тебя стороной. А иначе – сам понимаешь! А теперь ступай!
Не жаль мне было Боаза. Не сомневался я, что ожидают его адские муки. И поделом. Не сочувствую я нарушителям законов Божьих.
Раз сидели мы втроем под грушевым деревом – я, старший над раем ангел Михаэль и владыка ада ангел Насаргиэль. Слово за слово, и вспомнил я про давнюю встречу с царским сборщиком. “Скажи-ка, Насаргиэль, как себя Боаз чувствует, терпеливо ли муки принимает?” – спросил я владыку ада. “Нет у меня никакого Боаза!” – ответил Насаргиэль. “Боаз у меня! – воскликнул Михаэль, – усерднее всех учит Священное Писание, не иначе, был за ним какой-нибудь грешок на земле, да простил его Господь!”