— И чтоб позвонил мне утром! — с шутливой суровостью добавила миссис Роббинс.
Наверное, бабушка Дороти сказала бы то же самое.
Вернувшись домой, Люсинда Роббинс направилась прямиком на кухню и взяла из буфета две банки куриного бульона. Когда болел Эммет, она брала целую курицу и сама готовила бульон. Но теперь она обошлась консервами, бросив в кастрюлю немного шалота, морковки, сельдерея, перца, лаврового листа и тимьяна из собственного сада. Потом она накрыла ее крышкой и поставила на медленный огонь.
Девочки были в мастерской Дианы. Сегодня они слушали Карли Саймон: любовные баллады витали в воздухе, вплывая в открытое окно Люсинды. Диана обожала Карли. Всегда. Она слушала этот голос — с неудержимой страстью поющий о потерянной любви, разбитом сердце, счастье ее детей и надежде на завтрашний день — так, словно лишь Карли было под силу выразить в звуках глубоко скрытые чувства Дианы.
С деревом Диана творила настоящие чудеса. У нее было отцовское мастерство, его здравый смысл и терпение. Терпение, помимо всего прочего, было залогом качественно выполненной работы. Оно включало способность делать аккуратнейшие замеры, вплоть до мельчайших долей дюйма, чтобы плотно подогнать друг к другу деревянные детали, не оставив ни зазора, ни щели. И веру в то, что она, отпиливая так тщательно, правильно и точно, ни за что не испортит дорогую доску по собственной небрежности.
Работая с деревом, Диана в полной мере проявляла свое терпение и веру.
Но она не верила в любовь. И это было понятно. Иногда Люсинда оглядывалась на жизнь Дианы и гадала, где она взяла силы, чтобы побороть свое отчаяние? Быть безумно влюбленной, как Диана была влюблена в Тима, выйти за него замуж, сиять счастьем на великолепной свадьбе, родить от любимого мужа ребенка и быть брошенной им, когда ребенок оказался не таким, как все, необычным и нуждавшимся в особой заботе.
Диана чуть не умерла. Те первые дни после бегства Тима Люсинда провела в хлопотах о маленькой Джулии, пока Диана была не в силах даже выбраться из постели. Да и позже, когда она осознала все проблемы, которые от рождения получила Джулия, на нее накатила мрачная депрессия, и единственное, на что Диана была способна, так это непрестанно рыдать. Но все же Джулия помогла ей. Одиннадцать лет назад эта не пожелавшая сдаваться малютка, со всем ее ужасными злоключениями и бедами, не дала своей матери умереть от любви.
Но и Алан Макинтош был рядом с ними. Он навещал их каждый день. Редкие врачи соглашались на домашние приемы, но он даже и не помышлял о том, чтобы отказать им. Он простил Диану за то, что она оставила его ради Тима. По окончании рабочего дня он спешил к ним, чтобы помочь Диане справиться с особенностями организма Джулии. На третьей неделе жизни ребенку сделали операцию по выправлению перекрученного кишечника и временно вывели толстую кишку на стенку живота, где закрепили небольшой калоприемник для сбора ее испражнений.
Обезумевшая от горя Диана неумело возилась с этим пакетиком. Она оторвала клейкую полоску, которой к коже был прикреплен калоприемник, — от самого уязвимого места на крохотном животике, — и, почувствовав жуткую боль, Джулия разразилась дикими воплями.
Люсинда хорошо помнила тот кошмар. Джулия визжала, Диана рыдала. Алан вошел на кухню, поставил на стол свой черный портфель и взял Джулию из рук Дианы. Он держал младенца возле груди и тихонько утешал. Мелкие подтеки желтоватых детских фекалий запачкали его голубую рубашку, но он не обратил на это никакого внимания.
— Я сделала ей больно, — всхлипывая, сказала Диана.
— Нет, с ней все в порядке, — ответил Алан.
— Когда я меняла пакет, то дернула слишком сильно, и крепление оторвалось! Ее кожа такая тонкая, она уже столько вытерпела…
— Ты не причиняла ей боль, — твердым голосом сказал Алан. — Это все равно что снимать повязку — ничего особенно страшного. Пощиплет минутку и пройдет. Мы прицепим ей новый, а пока подготовь ее.
Осторожно передав Диане ее дочурку, он порылся в своем портфеле. Потом открыл упаковку. Не прошло и двух минут, как он прочистил Джулии ранку, прикрепил новый пакет и укутал ее в одеяльце.
Люсинда ошеломленно наблюдала за его умелыми действиями. Она вырастила здоровую дочь и не имела ни малейшего представления о том, как менять калоприемник и как помочь Диане не сойти с ума. От пережитого ужаса она не могла пошевелить ни рукой ни ногой.
Мужество Алана не позволяло им опустить руки и сдаться. Хотя он никогда не притворялся, что считает Джулию нормальным ребенком, он тем не менее относился к ней как к одной из своих обычных маленьких пациентов. Диана родила три недели назад, на той же неделе, когда уехал Тим. В своем синем больничном халате она выглядела словно буйно помешанная, образ которой дополняла давно немытая голова и бледное, как у покойницы, лицо. Боясь подойти к своему ребенку, она стояла в углу и готова была рвать на себе волосы.