Кровавые брызги на снегу походили на порванные имперские флаги, только вместо драконов на алых полотнищах – распластанные трупы.
Я отвернулась, зажмурила глаза на секунду, сдерживая волнение, выдохнула и пошла вниз. Во дворе Барбас крутился возле убитых и деловито обнюхивал тела, жрец вытер клинок от крови о мех на одном из бандитов и пробормотал короткую молитву Маре о спасении душ. Совесть и того, и другого уже давно не страдала из-за необходимости отбирать жизни. Мне же пришлось бороться с грызущим душу чувством вини, после того как заметила у подножия башни лучника, лежащего ничком в изломанной позе с вывернутой под жутким углом ногой. По словам Ворстага – это нормальное чувство, когда вынуждена делать то, что противоречит жизненным принципам, но, как по мне, самое нормальное чувство это покой, когда не приходится выбирать между своей жизнью и чьей-нибудь еще.
Путь продолжился в прежнем темпе – Барбас постоянно поторапливал нас, да только, следуя по горной дороге, спешить, казалось неразумным решением. Даже Эрандур вечером настоял на привале, а я устала морально переживать минуту за минутой о своих, в очередной раз замаранных, руках. Если бы можно было просто лечь и уснуть в сугробе, в ту минуту согласилась бы, не раздумывая.
К сумеркам удалось достичь только расщелины, после которой начинался спуск вниз, по направлению к владению Рифт. Барбас утверждал, что до святилища осталось совсем немного – ещё несколько часов ходьбы, но, пусть и с неохотой, смирился с тем, что его спутники смертные существа, которым необходимы еда и сон.
– Ладно-ладно, – сдался пёс-даэдра. – Спите, ешьте, тратьте время на ерунду. Дело ваше.
Он улёгся в тени расщелины, где горная порода образовывала своеобразное укрытие, отлично подходящее для временного пристанища. Здесь росли ели. Их разлапистые ветви могли сгодиться на костер и на лежаки. А при взгляде на многочисленные кусты снежноягодника вокруг, у меня начинало крутить живот.
Ситуация сложилась, если вдуматься, схожая. Ночь, дикая дорога, путники, не успевшие достичь цели, мороз и алый Массер на небе. Растущая Секунда подкрадывалась к нему серой мышкой по полотну изумрудных волн света, а звёзды мерцали, что россыпь бриллиантов на платье императрицы.
Осмотревшись, непроизвольно поёжилась и принялась за костер, пока жрец раскладывал спальники на приготовленный лапник. Барбас не помогал, но и не мешался – за молчание я ему была благодарна от всей души. Жаль, продлилось оно недолго. Как только костёр затрещал, а спальное место было готово, пёс уселся возле огня, почесал лапой за ухом, демонстративно гоняя несуществующих блох, и завёл пространный разговор:
– Что вы будете делать, если ваше желание не исполнится?
– Загадывать другие, – резковато бросила, выискивая в рюкзаке что-нибудь съестное. В руки попался мешочек с драгоценными камнями, и я отодвинула его в сторону, пытаясь нашарить хлеб и сыр. В моём рюкзаке всегда так – одна большая куча не пойми чего.
– А если ваше желание исполнится, но не принесёт удовлетворения?
– Кого-то потянуло на философию, – умозаключил Эрандур.
– Просто я привык поднимать спорные вопросы. Это помогает лучше узнать, с кем имею дело. Вы оба не простые авантюристы, которые всего лишь хотят получить побольше денег. Вам не чужды благородные цели. Ну, по крайней мере, вы таковыми их считаете. Жаль, что Клавикус может извратить и эти помыслы и посмеяться над вашим героизмом всласть, – сказав это, пёс широко зевнул и, устроившись на краю моего спальника, прикрыл глаза.
Я замерла с горбушкой хлеба в руке, а Эрандур смотрел на меня глазами полными непонимания, держа в руке еловую ветвь, которую мгновение назад намеревался бросить в костер.
– Мы просто хотим вернуть тебя назад в Обливион, – нахмурился жрец.
– Правда? – Барбас приподнял бровь и одно ухо, искоса глянув на меня.
С невозмутимым видом выложила хлеб на спальник и продолжила шарить рукой в рюкзаке в поисках сыра, мурлыча себе под нос мотивчик «Красавицы Вэйресты». Эрандур подкинул ветвь в огонь, и она затрещала, задымила, издавая тяжёлый густой запах смолы.
Найдя кусок козьего сыра, я набрала в котелок снега, чтобы подвесить его над пламенем и нагреть воды, для чего сперва пришлось искать три прочных прямых ветки, втыкать их по обе стороны от костра и делать из третьей перекладину между ними.
– Не хочешь ли ты натолкнуть меня на мысль, что наши с Джулией желания не совпадают? – подумав некоторое время, поинтересовался данмер.
– Ничего подобного я не говорил, – уклонился от прямого ответа Барбас.
– Но почувствовал?
Пёс широко зевнул, свернулся в клубок, поджав к себе хвост.
– Ничего не знаю, – проворчал он.
– Он нарочно это делает, – я уселась на спальник рядом с Барбасом и скрестила ноги. – Пытается создать между нами конфликт.
– Неправда! – рыкнул пес.
Эрандур устроился неподалёку и потянулся к горбушке через даэдрического спутника. Барбас открыл глаза и приподнял голову, внимательно оглядев нас и нашу реакцию на свою попытку докопаться до сути.
– Мы, в отличие от даэдра, умеем играть на одной стороне, – возразила я псу с видом мага-учёного.
– Смертная, твои познания о наших сущностях ничтожны и смешны, – парировал Барбас. – Всё, что вы знаете, лишь догадки и фантазии, имеющие мало общего с истиной.
– Даэдра могут играть на одной стороне. Если им это выгодно, и обычно это длится недолго, – Эрандур снял подогревшийся котелок и зачерпнул из него воды в жестяную кружку. – Горноцвет? – обратился он ко мне.
Я кивнула. Согревающий травяной отвар на ночь сейчас лучше всякой браги, тем более что жрец старался чрезмерной выпивкой пренебрегать, поскольку пьянство противоречило пути Мары. Он достал из мешочка горсть сухого горноцвета и засыпал в горячую воду. Аромат трав и костра наполнил зимнюю ночь так, что она стала казаться уютной и безопасной. Отвар хоть и был горьким на вкус, зато придавал сил и приятно грел изнутри.
– Можно подумать, люди верны друг другу до смерти! – усмехался пес, стреляя глазами то на меня, то на жреца. – Вы так же, как мы, предаёте, обманываете… даже самых близких людей.
Данмер, игнорируя зудящего над ухом пса, передал мне кружку с отваром и отломил кусок горбушки. Я принялась за еду, завернувшись в плащ и радуясь, что снег не идёт, а то бы скоро так в сугроб превратилась.
Высказав последнее, Барбас замолк почти до самого утра и вроде даже заснул у костра. Мы спали совсем мало, но это было необходимо, чтобы потом держаться на ногах в дороге.
Шли весь следующий день вроде по тракту, но навстречу не попалось ни одной живой души, словно мы оказались в диких горах, куда не ступала нога человека. Тишина сдавливала, и даже волчьего воя не доносилось. Лишь иногда выскакивал из-под ели белоснежный заяц или недовольно фыркала серая, облезлая лиса, заметив нас из укрытия в кустах.
Спускаться было легче, чем подниматься, поэтому уже к закату нам удалось достичь пещеры, отмеченной холмиком из камней с повязанным наверху лоскутом обледеневшей выгоревшей ткани. Сейчас она казалась коричневой и грязной, что неудивительно. Неизвестно, кто её привязал здесь и когда. Рядом со входом валялась сломанная телега и пара припорошенных снегом пустых мешков, что создавало видимость обитаемости этого убежища. Возможно, таким образом, вампиры, живущие там, привлекали жертв в свое логово.
– Нам сюда, – сказал Барбас, бесстрашно сворачивая к гроту и исчезая в нём. Пропал он так стремительно, что я успела заметить только мелькнувший пушистый хвост.
– Похоже, он знает, что делает, – глухо отозвался жрец из-под шлема, устремившись за псом. Жаль, что ко мне эта фраза оказалась неприменима. Внутри ледяной пещеры царила такая стужа, что прятаться здесь действительно могла разве что нежить. Или фалмеры, привычные к низким температурам.
На всякий случай, следуя примеру друга, достала из ножен Сияние Рассвета и потихоньку пошла вглубь ледяного грота. Спешить мне некуда, тем более что мои боевые навыки заканчиваются на умении наносить всего один удар, и то самой простейшей.