За командующего, «старшим на рейде» остался в главной базе начальник штаба флота Иван Дмитриевич Елисеев. Ночью штаб войск Крыма предупредил о дальнейшем ухудшении положения на фронте - наши войска, ведя тяжелые бои, отходили. 11-я немецкая армия, прорвавшаяся своими тремя корпусами в степную часть полуострова, угрожала ряду крымских городов, в том числе Симферополю, Евпатории, а значит, и Севастополю.
По указанию Военного совета начальник гарнизона контр-адмирал Г. В. Жуков и комендант города подполковник А. П. Старушкин издали приказ, объявлявший Севастополь на осадном положении с утра 29 октября. Передвижение граждан запрещалось с 22 часов до пяти утра (но разрешалось на четверть часа после сигнала воздушной тревоги), прекращалась продажа спиртных напитков, предусматривались другие меры поддержания строгого порядка. Но главной нашей заботой было то, как защитить Севастополь от врага, приближавшегося с суши, с тыла.
Положение на фронте изменялось быстро, и сведения об этом нередко доходили до нас уже устаревшими. Да, повидимому, не только нам в Севастополе были неясны многие детали обстановки. Сплошной линии фронта быть уже не могло - такими силами, чтобы обороняться по всей ширине полуострова, войска не располагали. Так что трудно было представить, с чем столкнемся завтра-послезавтра.
Мы еще не знали, что войска 51-й и Приморской армий, разобщенные противником, отходят в разных направлениях. [126]
Что 51- я повернет на восток, к Керченскому полуострову, с расчетом закрепиться на Ак-Монайских позициях, а Военный совет Приморской армии, обойденной врагом с обоих ее флангов и не имевшей связи со штабом войск Крыма, самостоятельно примет на совещании с командирами и комиссарами дивизий в степном поселке Экибаш (ныне -Величино) смелое решение - идти с боями на юг, пробиваться к Севастополю, с тем чтобы оборонять вместе с моряками главную базу Черноморского флота.
Обо всем этом стало известно позже. Но 29 октября командование флота уже знало, что передовые отряды вторгшейся в Крым армии Манштейна (это были части 54-го армейского корпуса и моторизованная бригада Циглера), обойдя левый фланг приморцев и заходя им в тыл, движутся на Евпаторию и Саки. А оттуда прямой и короткий путь к Бахчисараю, к Каче, на подступы к Севастополю. Стремительность, с которой пытался действовать противник на этом направлении, заставляла предполагать, что Манштейн надеется овладеть Севастополем с ходу.
Застать нас врасплох враг не мог. Все силы, которыми располагал флот для защиты своей главной базы, находились на оборонительных рубежах. Но силы эти - я говорю о сухопутных войсках, о пехоте - были весьма невелики.
Наступило 30 октября. Во второй половине дня на флагманский командный пункт приехал с оборонительных рубежей генерал Петр Алексеевич Моргунов. Ему, коменданту береговой обороны, были непосредственно подчинены также все части и подразделения морской пехоты и другие наши сухопутные формирования (заместитель командующего флотом по обороне главной базы контр-адмирал Жуков управлял этими силами через Моргунова и его штаб).
Петр Алексеевич застал меня в домике недалеко от штольни ФКП, служившем местом для работы в спокойное дневное время. Моргунов рассказал, в каких частях сегодня побывал, отметив, что люди везде настроены по-боевому. Он посетовал, что не смог получить у штабных операторов свежих данных о положении на фронте. Мы порадовались скорому прибытию 8-й бригады морпехоты (первый эшелон был уже на подходе) и стали обсуждать, как будем выводить бригаду на назначенные ей позиции.
И вдруг услышали - вокруг было тихо - отдаленные орудийные выстрелы. Звук их доносился все более явственно. [127]
Зазвонил телефон. Командир 1-го отдельного артдивизиона подполковник К. В. Радовский спрашивал, не у меня ли генерал Моргунов. Я передал Петру Алексеевичу трубку.
Радовский докладывал, что 54-я береговая батарея открыла огонь по колонне противника. Эта батарея, самая дальняя в системе береговой обороны главной базы, стояла в сорока километрах севернее Севастополя, близ приморского селения Николаевка.
Было 16 часов 35 минут. Так началась Севастопольская оборона.
* * *
К памятным дням 30-31 октября я еще вернусь, а сейчас необходимо небольшое отступление.
События, о которых мне предстоит рассказывать дальше, связаны с неширокой полосой крымской земли, примыкающей к Севастополю с севера, востока и юга, земли неровной, сильно пересеченной, а местами и гористой, где существовала к тому времени определенная система полевых укреплений. Без них не удалось бы остановить ринувшегося к Севастополю врага. Эти оборонительные рубежи имели свою историю, и ее нельзя не вспомнить.
До второй мировой войны вопрос об обороне главной базы флота с суши не возникал. Тогдашние наши представления о будущей войне исключали возможность подхода противника к Севастополю через Перекоп. Считалось вероятным лишь отражение неприятельских морских десантов на побережье, что возлагалось на сухопутные войска, кроме участков, прилегающих к военно-морским базам, за которые отвечал флот. Под Севастополем в наш участок противодесантной обороны входила береговая черта от Качи на севере до мыса Сарыч на юге.
Потом стало очевидным, что надо быть готовым к отражению также и воздушных десантов. Они могли быть выброшены в сухопутных тылах Севастополя. А это означало, что нужны и обычные полевые укрепления: крупный воздушный десант - те же наземные войска, хотя и с меньшим (говорю о том времени) количеством техники.
Как уже отмечалось, в начале 1941 года комиссия специалистов во главе с генерал-майором береговой службы П. А. Моргуновым приступила под Севастополем к рекогносцировке местности. Затем предложения комиссии о расположении оборонительных рубежей проверялись в ходе учений с фактической высадкой воздушного десанта. Однако сами фортификационные работы в силу ряда обстоятельств откладывались и начались лишь во время войны - 3 июля. [128]
Причем на первых порах задача виделась, как и раньше, прежде всего в том, чтобы защитить главную базу флота от возможного воздушного десанта. На строительство укреплений ежедневно выходило полторы тысячи бойцов гарнизона и более трех тысяч жителей Севастополя и окрестных селений.
Сооружались два оборонительных рубежа. 35-километровый главный начинался от устья реки Качи и снова выходил к морю у Балаклавы, огибая Севастополь на расстоянии 8-12 километров от его окраин. Следовало бы проложить основной рубеж дальше от города, вопрос об этом возникал, однако тогда очень возросла бы общая его протяженность, и расчеты показывали, что работы такого масштаба нам быстро не осилить. Глубина этого рубежа составляла сперва всего 200-300 метров, но впоследствии была значительно увеличена. Позади главного оборудовался 19-километровый тыловой рубеж - от устья Бельбека до Стрелецкой бухты, предназначенный главным образом на случай высадки воздушного десанта на ближайших подступах к городу.
В сентябре, когда возникла реальная угроза прорыва врага в Крым, Военный совет решил усилить севастопольскую систему укреплений дополнительным, передовым рубежом. А поскольку на его строительство могло не хватить времени, выделили как первоочередную задачу создание впереди главного рубежа, в 15-17 километрах от города, четырех узлов обороны, которые мы тогда, очевидно не совсем точно, называли опорными пунктами, - Аранчийского, Дуванкойского, Черкез-Керменского и Чоргуньского, Они должны были прикрывать важнейшие дороги и проходимые для танков долины.
К октябрю строительство главного и тылового рубежей было в основном закончено - вырыты окопы, ходы сообщения, землянки, противотанковые рвы, протянуты проволочные заграждения, поставлены огневые точки, оборудованы командные пункты. Завершить работы на передовом рубеже не удалось и в течение октября. Но то, что успели там сделать, весьма пригодилось. Опорные пункты с их огневыми средствами, минными полями и другими заграждениями, особенно Дуванкойский и Черкез-Керменский, сыграли немаловажную роль в первых боях под Севастополем.