Действия гитлеровцев на ряде участков носили пока характер разведки боем. Продолжая сосредоточивать свои войска севернее и северо-восточнее города, противник пытался нащупать наши слабые места. А некоторые разведгруппы, обычно мелкие, но поднимавшие много шума, отнюдь не стремившиеся к скрытности, явно имели задачей вызвать у нас на позициях и в тылах, куда они подчас прорывались, замешательство, панику. Однако это фашистам не удавалось.
Характерен эпизод, о котором доложило командование 8-й бригады морской пехоты.
В сумерках, сразу после захода солнца, мимо наблюдательного пункта бригады в районе высоты Азис-Оба пронеслось несколько немецких мотоциклов с колясками. Сидевшие в них автоматчики вели беспорядочную стрельбу. Наши морские пехотинцы не растерялись, мгновенно открыли огонь, и экипаж одного мотоцикла, бросив на дороге свою машину, разбежался по кустам. Там, где все это происходило, находился заместитель начальника политотдела бригады батальонный комиссар М. Н. Корнеев. Найдя за две-три минуты краснофлотца, способного вести немецкий мотоцикл, политработник сел вместе с другим бойцом в коляску и возглавил преследование мотоциклистов, прорывавшихся в бригадные тылы.
Кончилось тем, что почти все фашистские автоматчики, участвовавшие в этой вылазке, были истреблены. Бригада морпехоты потеряла в схватке с ними одного человека - батальонного комиссара Михаила Никитовича Корнеева… Он пришел на сухопутный фронт из соединения подводных лодок [147] и принадлежал к тем политработникам, которые учат мужеству и отваге прежде всего личным примером.
У возглавлявших 8-ю бригаду полковника В. Л. Вильшанского и бригадного комиссара Л. Н. Ефименко с первых же дней проявилось стремление обороняться активно, и мы очень это ценили. Еще в ночь на 3 ноября морские пехотинцы предприняли контратаку с целью занять одну из высот перед своим рубежом, где гитлеровцы успели засесть до того, как бригада сюда прибыла. Полностью выполнить намеченное не удалось, но противник был потеснен, наши позиции улучшены. Немало значило и то, что подразделения, еще вчера необстрелянные, смогли почувствовать - бить фашистов им под силу.
В сводке «На подступах к Севастополю», которую мы с 5 ноября стали давать для флотской и городской газет, появилась информация об успехах «частей тт. Воробьева и Коломийца» (так обозначались 95-я и 25-я Чапаевская дивизии Приморской армии), о том, сколько уничтожено и захвачено ими неприятельских орудий, пулеметных установок, автомашин. Эти данные относились к последним боям с фашистскими войсками, пытавшимися преградить приморцам путь к Севастополю. Сводки сообщали о растущем боевом счете береговых батарей, об ударах флотской авиации по вражеским аэродромам. Было объявлено, что за 1-5 ноября уничтожено на земле и в воздухе 28 фашистских самолетов, а в следующей сводке дали поправку: не 28, а 40. Прибавление шло за счет машин, разбитых и сожженных на земле, и на поправке настояли уточнившие это разведчики.
У небольшой севастопольской авиагруппы было много и другой боевой работы - прикрытие города и оставшихся в бухтах кораблей, бомбежки и штурмовки войск противника, выдвигаемых им батарей. Но мы старались, чтобы гитлеровцы не чувствовали себя вольготно по крайней мере на ближайших к Севастополю крымских аэродромах, например в Сарабузе. Туда регулярно наведывались прикрываемые истребителями «илы». Их водил на штурмовки Герой Советского Союза капитан А. А. Губрий.
Но избавить Севастополь от вражеских воздушных налетов, особенно теперь, мы не могли. С первых чисел ноября стали обычными и дневные налеты, иногда повторявшиеся по нескольку раз. Нередко бомбовые удары нацеливались на жилые кварталы, где не было ни военных, ни промышленных объектов, - очевидно, с расчетом деморализовать население перед решающими (так наверняка считало тогда гитлеровское командование) боями за город.[148]
6 ноября, в канун 24-й годовщины Великого Октября, фронт атак противника расширился. Завязались бои у Черкез-Керменского опорного пункта - к востоку от города, и селение, по имени которого он назывался, оказалось в руках врага. Контратаки 3-го Черноморского восстановили положение лишь частично. Задержать продвижение гитлеровцев помог мощный огонь артполка майора Н. В. Богданова и впервые введенной в действие 19-й береговой батареи капитана М. С. Драпушко, стоявшей у Балаклавы.
Вечером транслировалось торжественное заседание Московского Совета. Трудно передать, как много значило уже то, что оно, как обычно, состоялось накануне праздника в нашей столице. И это несмотря на шедшие на подступах к ней бои. Собравшиеся у Ф. С. Октябрьского работники штаба и политуправления далеко за полночь продолжали обсуждать прослушанный нами доклад Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина. Редактор «Красного черноморца» П. И. Мусьяков сообщал по телефону, что текст доклада принят, набор идет полным ходом и газета вовремя, ранним утром, будет доставлена на боевые позиции, на корабли. Договорились отпечатать дополнительно несколько тысяч экземпляров для партизан, для заброски в оккупированные врагом районы Крыма.
А едва я успел заснуть, как меня разбудил Филипп Сергеевич Октябрьский:
- Николай Михайлович, срочная радиограмма из Ставки! Вот читай…
Взяв бланк, я обратил внимание на проставленные перед текстом дату и время: 7.11.1941, 02.00. Значит, радиограмма подписывалась там, в Ставке, уже после заседания, которое мы недавно слушали по радио. Отдав себе в этом отчет, почувствовал, что мы как бы приблизились к Москве…
Директива Ставки Верховного Главнокомандования, подписанная И. В. Сталиным, Б. М. Шапошниковым, Н. Г. Кузнецовым, была адресована Левченко, Октябрьскому и Батову. Первые пункты директивы гласили:
«1. Главной задачей Черноморского флота считать активную оборону Севастополя и Керченского полуострова всеми силами.
2. Севастополь не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами»{16}.
Далее следовали указания о базировании и использовании кораблей и флотской авиации, совпадавшие в основном [149] с предложениями, которые вносил Военный совет флота (в частности, о том, что надлежит старые крейсера и миноносцы держать в Севастополе, а линкор и новые корабли базировать на Кавказе), об эвакуации из Севастополя и Керчи всего ценного, но ненужного для обороны и по другим вопросам.
В особом пункте руководство обороной Севастополя возлагалось на командующего Черноморским флотом Ф. С. Октябрьского, а начальник штаба флота должен был находиться в качестве заместителя командующего на Кавказе, на созданном под Туапсе втором ФКП. Генерал-лейтенанту П. И. Батову поручалось непосредственно руководить обороной Керченского полуострова. Там же, в Керчи, предписывалось находиться вице-адмиралу Г. И. Левченко.
Директива Верховного Главнокомандования вносила в наши задачи предельную ясность: Севастополь не сдавать ни в коем случае, оборонять его всеми силами, оборонять активно, и отвечает за это флот. Тем самым окончательно определялись и организационные принципы боевого управления Севастопольской обороной.
Наступавший день был каким-то необыкновенным. Ранним утром в прифронтовой Москве начался совсем неожиданный в той обстановке военный парад. С Красной площади транслировалось по радио выступление И. В. Сталина. Известия о том, как отмечается в советской столице годовщина Великого Октября, вызывали у севастопольцев настоящее ликование. Под Севастополем, как и под Москвой, шли бои, положение было трудным, но вся атмосфера этого дня придавала людям новые силы.
В соответствии с директивой Ставки вице-адмирал Г. И. Левченко в тот же день подписал приказ о назначении командующего ЧФ вице-адмирала Ф. С. Октябрьского командующим Севастопольским оборонительным районом. Командарм Приморской генерал-майор И. Е. Петров назначался заместителем командующего СОР по сухопутной обороне.