Мне остается добавить: утром, когда противник возобновил натиск, батарейцы с новой силой отбивали его атаки. Бой длился, не утихая, до позднего вечера. Коммунисты, все воины батареи дрались героически. Боевой приказ был выполнен - враг отброшен с большими для него потерями.
Можно было бы привести десятки других примеров, свидетельствующих о том, как действовали комиссары и политруки на севастопольских оборонительных рубежах.
* * *
20 декабря, к которому я возвращаюсь, дать войскам какое-либо пополнение, как бы они в нем ни нуждались, мы не могли. Все людские ресурсы, изысканные внутри оборонительного района (за исключением минимального резерва, оставленного на крайний случай), еще утром влились в сражающиеся части. Между тем мы располагали найденной в сумке убитого немецкого офицера плановой таблицей, где действия его полка в наступлении были расписаны на пять дней с 17 по 21 декабря. Завтра был день, когда Манштейн рассчитывал завершить операцию по захвату Севастополя.
Гитлеровское командование, по-видимому, до последнего момента надеялось реализовать этот свой план. Возможно, враг, потерпевший сокрушительное, поражение под Москвой, стремился отметить победой под Севастополем истекавшие полгода войны против Советского Союза. Как бы там ни было, дело дошло до того, что солдат некоторых немецких частей послали в атаку без шинелей, в одних мундирчиках (а необычные для Крыма холода продолжались, лежал довольно глубокий снег). Несколько таких солдат, основательно замерзших, попало к нам в плен, и они заявили, что шинели им обещали вернуть в Севастополе…
Но это происходило уже потом, на исходе дня, который еще надо было продержаться.
21 декабря противник с раннего утра возобновил атаки в третьем и четвертом секторах, а также и во втором. Особенно [197] ожесточенный характер приняли бои в третьем секторе, через позиции которого, действуя на узком участке фронта как ударный кулак, пыталась пробить путь к Северной бухте 24-я немецкая пехотная дивизия.
К середине дня до батальона гитлеровцев, вклинившихся на этом направлении в нашу оборону, оказалось в тылах 3-го Черноморского и 54-го стрелкового полков Чапаевской дивизии. Комендант сектора генерал-майор Т. К. Коломиец сумел перекрыть брешь на переднем крае, отрезав фашистский батальон, и тот занял в нашем тылу, в горно-лесистой местности между фронтом и бухтой, круговую оборону. Присутствие в этом районе неприятельской части, хотя бы и окруженной, представляло большую опасность. Но разгромить батальон было нечем - в секторе едва хватало сил для отражения непрестанных попыток противника вновь рассечь фронт и продвинуть к батальону подкрепления.
Командарм Петров, не располагавший к этому времени уже никакими резервами, попросил контр-адмирала Жукова изыскать где-нибудь батальон моряков. Но и в распоряжении Жукова не было готового батальона. Его экстренно сформировали, беря по нескольку человек где только можно. К исходным позициям доставили на машинах краснофлотцев, не успевших даже познакомиться друг с другом. Не знал людей и назначенный командовать ими майор-пограничник К. С, Шейкин. И все же этот сводный батальон, получив поддержку артиллерией, успешно выполнил поставленную задачу. Большинство засевших у нас в тылу гитлеровцев было уничтожено, другие сдались в плен.
Словом, от вражеской «занозы», появившейся в весьма опасном месте, удалось избавиться. А батальон Шейкина тут же влился в полки, у стыка которых он действовал, - бойцов не хватало и в одном и в другом. Сам майор Шейкин принял обязанности выбывшего из строя начальника штаба 54-го стрелкового полка. Такая была обстановка - людей, попавших на передний край, оттуда уже не отпускали.
В течение дня боевое напряжение все нарастало. В четвертом секторе, на участке, где оборонялись спешенные подразделения кавдивизии, прорвалась группа немецких танков. Кавалеристы сумели отсечь от танков следовавшую за ними пехоту, заставили ее залечь. А затем танкам, встреченным сильным огнем артиллерии, пришлось повернуть обратно, и уйти смогли не все. Некоторое время положение на этом участке было неясным, связь с ним нарушилась. Когда ее восстановили, стало известно, что при отражении вражеской атаки пал смертью храбрых командир кавдивизии полковник [198] Филипп Федорович Кудюров, ветеран гражданской войны. Он был убит у противотанковой пушки, из которой лично вел огонь, - больше стрелять стало некому. В том же бою погиб командир кавполка подполковник Л. Г. Калужский. Но прорвать нашу оборону гитлеровцам не удалось.
Некоторые части на северном направлении, ослабленные потерями, вновь были потеснены. А на юго-востоке, в районе Чоргуня, противник ввел в наступление прибывшую с Керченского полуострова 170-ю пехотную дивизию, усиленную танками. Это было еще одним напоминанием о том, что направление вспомогательного удара может стать главным - особенно если у врага обозначится там какой-то успех.
В такой обстановке поджидали мы отряд кораблей с войсками, который командующий флотом вел из Новороссийска. И от одного сознания, что помощь идет, становилось как-то легче. Но все, кто знал о движении отряда, тревожились за корабли, приближавшиеся к последнему, самому опасному участку пути.
Ждать и тревожиться пришлось дольше, чем думали. К сроку, сообщенному раньше, корабли не поспевали. Сперва их задержал шторм, разыгравшийся в районе Керченского пролива, затем - туман, стоявший над морем у берегов Крыма.
Отряд надо было вывести на фарватер, проложенный среди минных полей. Но после выхода из полосы шторма у штурманов не могло быть полной уверенности в точности счисления. Тральщик, высланный навстречу, из-за тумана кораблей не обнаружил (радиолокаторов флот еще не имел). Некоторое время корабли выжидали улучшения видимости, однако туман все не рассеивался. Получив затем от Ф. С. Октябрьского радиограмму: «Будем заходить фарватером № 2», на ФКП поняли, что командующий решил приблизиться к берегу, находящемуся в руках врага, чтобы сориентироваться по выступающим из тумана вершинам гор.
Решение воспользоваться запасным, прибрежным фарватером оказалось верным. А туман в конечном счете даже помог отряду: поздно обнаружив его, противник не успел организовать массированный воздушный налет, когда корабли были наиболее уязвимы. Появились лишь небольшие группы фашистских бомбардировщиков, а наши «ястребки», уже находившиеся в воздухе, мешали им выходить на цель.
Но на последних милях, после поворота у Херсонесского маяка (тут видимость была уже хорошая) кораблям угрожали еще и немецкие дальнобойные батареи, стоявшие на Мекензиевых горах. Наша береговая артиллерия, поддержанная [199] тяжелой полевой, старалась их подавить, однако противник все же обстреливал фарватер. Не имея возможности применить в узком коридоре между минными полями противоартиллерийский маневр, корабли выжимали из своих машин самый полный ход. Головным шел лидер «Харьков» (в составе отряда был он, а не лидер «Ташкент», ошибочно названный в телеграмме, которая приводилась выше).
Еще никогда не видел я, да, наверное, и никто другой, чтобы крупные корабли так стремительно, не сбавляя хода, врывались на севастопольский рейд и в бухты. Особенно эффектно выглядел резкий, с сильным креном, поворот, сделанный перед Павловским мыском крейсером «Красный Крым» (его вел искуснейший командир капитан 2 ранга А. И. Зубков), направлявшимся к Каменной пристани Южной бухты. Остальные корабли, как было заранее предусмотрено, ошвартовались у причалов Сухарной и Клеопальной балок в Северной бухте, с тем чтобы высадить доставленное подкрепление ближе к тому участку фронта, где предстояло вводить его в бой. Сухарная балка была выгодна и тем, что ее обрывистый берег защищал корабли от артобстрела.