Представить, какой переполох возник у немцев, можно было уже по тому, что об этих событиях сообщало даже берлинское радио. Понятно, мы не могли тогда раскрывать, кто именно все это сделал. Но рассказать севастопольцам, как досталось оккупантам в соседнем городе, все же следовало. В появившейся некоторое время спустя во флотской газете статье Ф. С. Октябрьского об этом было написано так: «…Группа партизан ворвалась в Евпаторию… Орудовали всю ночь, были, по существу, хозяевами города и под утро скрылись, уведя еще группу пленных»{30}.
Через два дня после смелого рейда отличившимся его участникам были вручены боевые награды.
Накануне декабрьского штурма и в дни, когда он отражался, шесть моряков-разведчиков во главе с мичманом Ф. Ф. Волончуком, высадившихся со шлюпки на южном побережье Крыма, держали под контролем участок Ялтинского шоссе. Мы регулярно получали радиодонесения о том, что и куда по шоссе движется, но этим разведчики не ограничивались. Из засад в скалах они обстреливали или забрасывали гранатами то автомашину, то обоз. А однажды, сняв немецких регулировщиков и заняв их место у ответвляющейся от шоссе дороги, сумели загнать в тупик целую колонну неприятельских грузовиков, на штурмовку которых вылетели из Севастополя наши летчики.
Гитлеровцы начали охотиться за разведчиками, отрезали им обратный путь к морю. Однако группа Федора Волончука, проведя в тылу врага больше двух недель, вернулась в Севастополь, потеряв лишь одного человека.
Хочется добавить, что война застала сверхсрочника Волончука, служившего раньше на кораблях, в должности начальника одного из севастопольских шхиперских складов. И вот из типичного флотского хозяйственника получился отличный разведчик. В дальнейшем, когда командование флота находилось уже на Кавказе, он не раз выполнял в захваченном врагом Крыму еще более сложные и ответственные [218] задания. Мичман был произведен в офицеры, после войны ушел в запас майором.
* * *
31 декабря 1941 года, в день, к исходу которого стало окончательно ясно, что планы гитлеровцев овладеть Севастополем вновь сорваны, газета «Правда», как бы предвидя именно такое развитие событий, вышла с передовой статьей, где были глубоко взволновавшие всех нас строки:
«Несокрушимой скалой стоит Севастополь, этот страж Советской Родины на Черном море… Беззаветная отвага его защитников, их железная решимость и стойкость явились той несокрушимой стеной, о которую разбились бесчисленные яростные вражеские атаки. Привет славным защитникам Севастополя! Родина знает ваши подвиги, Родина ценит их, Родина никогда их не забудет!»
Московские газеты шли к нам долго, и чтобы слово центрального органа партии быстрее доходило до наших бойцов и командиров, редактору газеты «Красный черноморец», которую читал на флоте каждый, часто давалось указание опубликовать передовую статью «Правды», принятую по радио. Была записана и перепечатана, дошла уже на следующий день до всех севастопольцев и та передовая. [219]
Глава восьмая.
Так называемое затишье
Успех Керченско-Феодосийской десантной операции - это был, кстати сказать, крупнейший наш морской десант за всю войну - снял угрозу вторжения немецко-фашистских войск на Кавказ через Керченский пролив и изменил всю обстановку в Крыму.
К вечеру 2 января советские войска, высадившиеся на крымскую землю, продвинулись на 100-110 километров, очистив от гитлеровцев весь Керченский полуостров. Обеспечив себе, таким образом, важнейший оперативный плацдарм и исчерпав, как мы понимали, возможности наступления с ходу, они остановились немного западнее Ак-Монайских позиций. Фронт на востоке Крыма стабилизировался по линии от Киета на азовском побережье до Коктебеля на черноморском - примерно в ста километрах от Симферополя. На этот новый в Крыму фронт Манштейн перебросил из-под Севастополя пехотные и некоторые другие части, перенацелил туда почти всю поддерживавшую его армию авиацию. Боевое напряжение на севастопольских рубежах пошло на спад.
Мы жили в те дни надеждами на скорое деблокирование главной базы флота. Войска СОР, остро нуждавшиеся в восполнении потерь, готовились тем не менее поддержать решительное наступление армий Кавказского фронта (переименованного вскоре в Крымский). Активно содействовать наступлению в Крыму должен был и Черноморский флот в целом, оперативно подчиненный фронту.
Керченско-Феодосийская операция не обошлась для флота без потерь. Из крупных боевых кораблей серьезно пострадал крейсер «Красный Кавказ», который под вражеским огнем высаживал десантников в порту Феодосии, а затем был использован для срочной переброски туда зенитного артдивизиона{31}. Повреждения, полученные крейсером [220] (главным образом - при атаках фашистской авиации), были таковы, что корабль с трудом удалось довести до берегов Кавказа, где он надолго встал на ремонт. Там же, в Феодосии, мы потеряли при разгрузке несколько транспортов.
Между тем в порядок дня встали большие морские перевозки, связанные с наращиванием наших сил на Керченском полуострове и обеспечением их всем необходимым. Число судов, совершающих рейсы с Кавказа в Севастополь, пришлось резко ограничить. А корабли нужны были и для новых десантов.
К сожалению, в штабе фронта в то время, по-видимому, не вполне представляли возможности флота и Приморской армии, как и фактическую обстановку под Севастополем. От нас требовали, например, готовить одновременную высадку стольких десантов, на сколько не могло хватить высадочных плавсредств. Или - переходить в общее наступление с рубежей СОР в условиях, когда перед ними оставалась большая часть 11-й немецкой армии и сил недоставало даже на то, чтобы полностью восстановить севастопольский плацдарм, существовавший до декабрьского штурма.
Об этом говорит в своих мемуарах и Маршал Советского Союза Н. И. Крылов. И заключает: «Признаться, я был тогда рад, что мы (имеется в виду Приморская армия. - Н. К.) подчинены фронтовому начальству все-таки не непосредственно, а через командование Севастопольского оборонительного района. Ему и досталась нелегкая миссия объяснять штабу фронта истинное положение вещей и наши реальные возможности»{32}.
Все, что было в наших силах, разумеется, делалось.
«Выполняя настойчивые требования перейти в наступление под Севастополем, - отмечал Филипп Сергеевич Октябрьский в докладе на военно-исторической конференции в мае 1961 года, - мы делали частые попытки, но, кроме отбития у врага отдельных, правда, важных для нас высот, ничего не добивались, а потери несли большие, так как враг, сняв часть сил с севастопольского фронта, огневую мощь не ослаблял. Ни о каком общем решительном наступлении под Севастополем на Качу-Бахчисарай, как требовал генерал Козлов (генерал-лейтенант Д. Т. Козлов командовал Кавказским, а затем Крымским фронтом. - Н. К.), конечно, не могло быть и речи». [221]
Флоту недешево обошлись трудные январские десанты, общее назначение которых состояло в том, чтобы помочь фронту отвлечением и оковыванием сил противника и захватить новые плацдармы для расширения наступательных действий в Крыму. Верилось, что при достаточно быстром продвижении сухопутных войск от Ак-Моная к перешейкам (в районе Перекопа также планировался десант) удастся отрезать для армии Манштейна пути отхода на материк. «Не выпустить врага из Крыма!» - такой родился тогда лозунг.