Темное время суток быстро сокращалось, приближались самые короткие в году ночи, и Военный совет решил, что впредь корабли, которые можно быстро разгрузить, должны [278] входить в бухты Севастополя между полуночью и часом ночи, а уходить не позже трех часов.
В это время для доставки с Большой земли снарядов, мин, патронов, а также пищевых концентратов и медикаментов уже использовались и подводные лодки. Самые крупные из них способны были принять на борт до 80 тонн компактных грузов, средние и малые лодки - значительно меньше. Но нельзя было пренебрегать и этим, каждая дошедшая до Севастополя тонна боеприпасов становилась драгоценностью. В тесных лодочных отсеках заполнялось грузом все свободное пространство и даже - трубы торпедных аппаратов (в транспортные рейсы подводники ходили без торпед).
В Новороссийске, откуда отправлялась большая часть подлодок, работала оперативная группа по подводным перевозкам во главе с начальником отдела подводного плавания флота капитаном 1 ранга А. В. Крестовским, которая вместе с командованием Новороссийской базы управляла этими необычными рейсами. Лодки уходили с Кавказа поодиночке, без всякого охранения. Пока позволяла обстановка на море, они шли в надводном положении, выигрывая время (надводная скорость хода намного превышает подводную), а при появлении вражеских самолетов погружались. На время стоянки в Севастополе подлодку было легче замаскировать, чем надводный корабль. Потом, когда активность противника в воздухе еще более возросла, лодки, не успевшие разгрузиться ночью, ложились на день на грунт, на дно бухт.
28 мая командующий Северо-Кавказским фронтом, сообщив нам, какие соединения перебрасываются противником к Севастополю с Керченского полуострова (эти данные совпадали с докладами флотской разведки), приказал: «Предупредить весь командный, начальствующий, красноармейский и краснофлотский состав, что Севастополь должен быть удержан любой ценой. Переправы на кавказский берег не будет»{38}.
Так во все вносилась предельная, окончательная ясность. 31 мая Военный совет решил, что пора опубликовать обращение к войскам и гражданам города, ко всем защитникам Севастополя, прямо сказав, перед какими тяжелыми испытаниями мы стоим.
Обращение предупреждало, с чем могут встретиться севастопольцы в ближайшие дни. Возможно, гитлеровцы, рассчитывая запугать нас, попытаются выбросить морской и [279] воздушный десанты в тылы первой линии обороны, и потому везде нужны спокойствие, выдержка, величайшая бдительность. А бойцы первой линии должны знать, что с парашютистами и автоматчиками, если те окажутся у них в тылу, разделаются наши части и огневые точки, находящиеся в глубине обороны, с прорвавшимися танками справятся артиллеристы. Мы напоминали, что после декабря, когда врагу был дан сокрушительный отпор, наша оборона стала еще крепче, и призывали не давать спуску паникерам, трусам, если таковые где-нибудь обнаружатся. «Пусть каждый из нас, - говорилось в обращении Военного совета, - будет героем обороны Севастополя! Пусть наши потомки вспомнят о нас с такой же любовью и признательностью, как мы вспоминаем легендарных участников первой Севастопольской обороны»{39}.
2 июня артиллерия противника с 7 часов утра обрушила массированный артогонь почти на весь наш передний край, особенно в третьем и четвертом секторах - на левом крыле фронта обороны. («…Решено было начать артиллерийскую подготовку за 5 дней до начала наступления пехоты…»{40}, - напишет потом в своих мемуарах Манштейн, и тот день был первым из этих пяти.) Одновременно фашистская авиация бомбила войсковые тылы и город. Грохот стоял совершенно необычный, не сравнимый ни с чем прежним. В городе возникали пожары, для тушения которых не хватало воды. Нарушалась, но быстро восстанавливалась телефонная связь.
Вечером канонада стихла. На заседании Военного совета подводились итоги дня. Наши истребители и зенитчики сбили 15 самолетов. Огорчало, что пострадал город - в нем уничтожено или сгорело около ста зданий. А полевые укрепления были разрушены совсем незначительно, потери в людях на переднем крае исчислялись единицами: личный состав находился в укрытиях, и они не подвели. Сторицей окупались усилия, потраченные на то, чтобы за несколько дней перенести на новые места командные пункты соединений и частей - враг направлял сильнейший огонь туда, где они находились раньше. Уберечь полевую артиллерию помог одновременный перевод большинства батарей на запасные, еще не известные противнику позиции.
В последующие дни артобстрел и бомбежки возобновлялись с нарастающей силой. Разрушения в городе были велики, не прекращавшиеся пожары охватили целые кварталы. [280]
Стала серьезной проблемой расчистка проезжей части улиц - хотя бы тех, по которым следовал транспорт, доставляющий боеприпасы войскам и грузы с причалов на склады. На помощь аварийным командам МПВО, разгребавшим по ночам завалы, городской комитет обороны направлял все свои людские резервы. Из земли надо было извлекать и обезвреживать довольно много неразорвавшихся бомб.
Бомбежки вывели из строя хлебозавод. Часть печей удалось вернуть в рабочее состояние, однако через сутки они были разбиты окончательно. Ограниченное количество хлеба давала пекарня, оборудованная в Инкерманских штольнях. В убежищах пекли лепешки, получая паек мукой.
СевГРЭС пока действовала, но спецкомбинат № 1 перевели на питание от автономной подземной станции: в производстве вооружения нельзя было допускать ни малейших перебоев. Комбинат, как обычно, работал круглые сутки, и поступавшие к утру рапортички о количестве изготовленных гранат и мин (делалось и многое другое, но это было сейчас главным) подтверждали, что там, в штольне Ново-Троицкой балки, люди напрягают все силы, чтобы дать больше боевой продукции. Ремонтные бригады старались быстрее возвращать на передний край поступавшую оттуда поврежденную технику.
В сложившихся условиях, когда весь севастопольский плацдарм находился под небывало интенсивным огнем, стали еще более рискованными вход в бухты и пребывание там крупных, да и среднего тоннажа судов. Вдобавок сделалось уже обычным, что при спокойном море - а оно почти все время было таким в эту погожую июньскую пору - на подходах к Севастополю всю ночь сидели на воде, подкарауливая корабли, неразличимые в темноте фашистские торпедоносцы. Однако об отмене или отсрочке очередных рейсов речи быть не могло - войска СОР, как никогда, нуждались в регулярном снабжении, особенно боеприпасами.
Совсем немного не дойдя до порта, погиб атакованный с воздуха небольшой танкер «Громов», который вез бензин для нашей авиагруппы. А вслед за ним шла с маршевым пополнением и различными грузами «Абхазия». Но транспорт дошел благополучно и, простояв в бухте под прикрытием дымовых завес до следующей ночи (разгрузить его за два-три часа было невозможно), ушел невредимым, приняв на борт более полутора тысяч раненых.
Спустя сутки, успешно отразив комбинированные атаки бомбардировщиков и торпедоносцев, прорвались к нам крейсер «Красный Крым» и два эсминца. Для «Красного Крыма» [281] (в том же месяце он - вслед за «Красным Кавказом» - стал гвардейским кораблем) это был десятый прорыв в Севастополь с начала 1942 года. Корабли высадили почти две тысячи бойцов и доставили помимо снарядов, продовольствия, медикаментов еще и полевые орудия, несколько десятков противотанковых ружей, 225 автоматов. Все это было как нельзя более вовремя.