По мне, это было провалом.
– Гаррисон? – вступила в разговор мама.
– Гарри?
Первое, на что взглянул отец, это нога Гарри на светло–бежевом покрытии.
«Да, правильно, пап. Волноваться о покрытии в машине, вместо своего сына, чье содержимое желудка вот–вот вырвется. Приоритеты расставлены правильно».
– Я в порядке. Просто двигай дальше, – проскулил Гарри, сжавшись в комок.
Взгляд отца снова вернулся к ногам Гарри, прежде чем он надавил на газ, ведь мы двигались не достаточно быстро, конечно же.
Гарри был близок к приступу судорог. Он отчаянно пытался доказать родителям, что он сильный и в состоянии не только подтирать себе зад и завязывать шнурки. Это было его лето. Раз моим летом ему не быть, я могла потратить время, чтобы помочь ему.
– Вот, это должно помочь…
Я повернулась и порылась среди сумок на третьем ряде сидений, пока не нашла мини–холодильник, где я хранила важные «Джунио Минтс»***, «Рэд Вайнз»****, содовую и… А, вот и оно. Я вытащила упаковку со льдом и приложила к шее Гарри сзади.
Гарри укачивало еще с того момента, как мы забрали его из роддома, там он срыгнул на свою новую одежду. Я не знала, почему, казалось, лишь я замечала, что каждый раз, когда он находился в машине дольше часа, его желудок взрывался, оставалось загадкой. Я перестала задавать вопросы, когда поняла, что ответов не последует. По крайней мере, хороших.
Минутой позже я вынула из холодильника Спрайт. Я открыла банку, и крошечные пузырьки долетели до моего лица.
– Выпей это. Укачивание не устоит перед ледяным Спрайтом.
Дыхание Гарри стало спокойнее, когда взял из моих рук банку с газировкой.
Я сжала пакет со льдом в руках и сильнее надавила ему на шею.
– Лучше?
Он сделал глоток, а затем еще один и облегченно вздохнул. Потом Гарри открыл глаза. Он улыбнулся мне, а я, проигнорировав свою стратегию, улыбнулась в ответ.
– Спасибо, Финикс. Спасибо, что всегда поддерживаешь меня.
Я улыбнулась еще шире. Гарри в свои десять лет пытался казаться мужчиной, потому запоминал слова и фразы, что он слышал от моих друзей.
Класс и поддерживать были лишь ничтожной частью этого.
Были и те, что я заставляла его забыть.
– И тебе.
Он подставил мне кулак. Я стукнула по нему своим и подмигнула ему. Плюсом этой семьи был только Гарри. Как этот маленький комок позитива и верности мог получиться у моих родителей, было просто восьмым чудом света.
Если и была хоть одна причина не думать, как сбежать из адского лагеря, так это был братишка, которого я не бросила бы людьми, намеренными пустить свои жизни под откос.
Я снова посмотрела на Гарри. Его кожа стала нормальной, он ровно дышал. Кризис миновал.
– Передай от меня привет Эмерсон, – он взглянул на экран моего телефона и допил Спрайт, смачно рыгнув.
– Гаррисон… – мама пригрозила ему тем тоном. Тем, которым она давала понять, что ни она, ни ее дети не рыгают, не испускают газы, не ходят в туалет и не ковыряются в носу.
– Прости, мам, – сказал он и посмотрел на меня так, будто избежал наказания за кражу грузовика с мороженым и играми «Майнкрафт».
Я повернула телефон так, чтобы Гарри увидел имя Эмерсон сверху. Гарри она нравилась. Он даже хотел на ней жениться. У него был хороший вкус, надо отдать ему должное. А она была достаточно сумасбродной, что могла всерьез задуматься над этим.
– Вот мы и приехали, – объявил отец и наконец снизил скорость, пока мы проезжали под деревянным знаком, подвешенным между двумя – неожиданно – деревьями. Лишь двумя. Спасибо, Господи. Это было странно.
«ЛАГЕРЬ КИСМЕТ» было вырезано по дереву большими буквами, что выглядело так, будто это сделал ребенок, умело обращавшийся с ложкой–нуазеткой. Название почти подтвердило мои ожидания от лагеря.
Гарри высунулся из окна, озираясь вокруг. Он указывал на столько вещей, что у него расплывались очертания руки. Отец опустил окно и выставил локоть. Даже мама открыла глаза и перестала тереть виски, чтобы осмотреть лагерь.
А я? Даже не собиралась. Сжавшись на своем месте, я надела солнцезащитные очки и поставила песни, что мы слушали на соревнованиях, на повтор. Увеличила громкость и отправила Эмерсон смс.
«Ненавижу свою жизнь».
Конечно, я написала это когда связь совсем исчезла, и я так и не дождалась ее ответа.
– Это будет самое крутое лето! – закричал Гарри, когда впереди появились бревенчатые домики. Великолепно. Я проведу все летние каникулы, изучая, как люди выживали в таких условиях.
Скрестив руки, я как можно глубже вжалась в свое сидение. Я не затаила дыхание в ожидании лучшего лета, а лишь скрестила пальцы, чтобы оно не было худшим
Ледерхозе* – кожаные штаны, национальная одежда баварцев и тирольцев.
Йодль** – особая манера пения без слов с характерным быстрым переключением голосовых регистров, то есть с чередованием грудных и фальцетных звуков.
Джунио Минтс*** – марка ментоловых драже в шоколаде.
Рэд Вайнз**** – жевательные конфеты в кислом сахаре.
ДВА
В коттедже был водопровод. И электричество. И стены, что разделяли помещение на комнаты, а также двери, которые их закрывали. Так что я была в лучших условиях, чем колонисты четыреста лет назад.
С того момента, как мы поселились в коттедже номер 13 – да, именно так – я старалась сосредоточиться на позитивных вещах, а не на негативных, которых была огромная куча. Мои родители снова начали свои типичные споры обо всем. Я наткнулась на паутину, пока шла к входной двери. Здесь было всего две спальни, что означало, что я буду делить небольшое пространство с десятилетним мальчиком. Так что соотношение минусов к плюсам было десять к одному.
Когда я вошла внутрь крошечной ванной, меня встретил запах прогнившей рыбы, и я поняла, что поторопилась с выводами.
Я вытащила третью кучу своих вещей из машины, пока мой отец открывал свой ноутбук на кухонном столе. Мама пропала в пахнущей форелью ванной. В крохотной спальне Гарри смотрел на двухэтажную кровать. Гарри с пяти лет просил такую. Но родители выступали против его просьб, объясняя это тем, что он точно упадет с верхней кровати и сломает себе шею. Для мальчика, который в следующем году перейдет в пятый класс, двухъярусная кровать была пределом мечтаний. А для семнадцатилетней девушки, которая нуждалась в свободе, это был словно ночной кошмар.
Но это лето было не для меня. Это было лето для Гарри.
– Думаешь, я выберу верхнюю кровать, да? – сказала я, опустив свой чемодан и чемодан Гарри на старые доски пола.
– А разве нет? – ответил он, все ещё не отрывая взгляда от кровати.
– Неа. Таким девочкам, как я, больше нравятся нижние полки, – я прокатила свой фиолетовый чемодан до кровати и подняла его на матрац.
– Правда? Нижние? – Гарри шагнул в сторону лестницы.
– Конечно. Так, если я встану посреди ночи, не придется переживать, что я рухну с лестницы.
Гарри кивнул и схватился ладошками за перила.
– Ты слегка неуклюжая. Нам обоим будет безопаснее, если я буду наверху.
– Я бы предпочла словосочетание «лишённая изящества». Спасибо за одолжение, – я взъерошила ему волосы, пока он лез наверх. – Мой потенциально разбитый череп и побитые бедра у тебя в долгу.
Добравшись до верха, он сразу улёгся на матрац.
– Уху–у–у! – завопил он, а пыль с внутренней стороны матраца обрушилась хлопьями на то, что было моей кроватью. Так что спать здесь я не буду, пока ее не очистят от пыли и не продезинфицируют. Дважды.
– Ага, веди себя тише, если не хочешь привлечь внимание надзирателя.
Почти сразу же он перестал смеяться и вопить, понимая, что мама положит конец его мечтам о двухъярусной кровати, если захочет узнать по какому поводу шум. Пока мы не будем шуметь и не попадем в поле зрения стандартного родительского радара, я лично знала, что никто из них не перешагнет порог комнаты этим летом.
Губы Гарри были сомкнуты, но он продолжал скакать. Ещё больше пыли сыпалось на мой матрац и чемодан.
– Эй, Финикс? – он перестал прыгать. Его голова появилась над кроватью, большие глаза моргали.