Ладонь, что спускалась по боку, замерла на поясе его джинсов. Я просунула мизинец внутрь, задела его живот, замедлилась посередине. Его грудь сильнее вздымалась над моей. Когда я провела линию ниже, он задрожал.
Всего мизинец. Едва задевал его кожу. Если он дрожал от этого, я не знала, что будет, когда я сделаю что–то еще. Мне хотелось узнать.
Я не переставала целовать его, прижала ладонь к его животу, скользнула ею по мышцам пресса, остановила ее на его груди. Я сжала пальцы, пытаясь притянуть его ближе.
Его поцелуи углубились, словно он притягивал меня ближе.
Я не помнила, как потянулась к краю его футболки, как стянула через его голову. Не помнила, куда бросила ее, но помнила, как он нависал надо мной без футболки, приоткрыв рот, тяжело дыша, его грудь вздымалась так, словно из нее что–то хотело вырваться.
Он сел, сжимая меня ногами, стал расстегивать рубашку на мне. Он замешкался после первой пуговицы, смотрел на меня, проверяя, можно ли. Я едва кивнула, и он продолжил. Вскоре были расстегнуты все пуговицы. Сначала он застыл, глядя на меня с борьбой на лице. Я не хотела, чтобы он останавливался. Я не хотела пока заканчивать, но это не значило, что ему нужно было останавливаться.
Я приподнялась на матрасе, и рубашка съехала с моих плеч, я вытянула руки из рукавов.
Мы были на уровне глаз друг друга, и он пытался смотреть мне в глаза, но было так словно, что я почти видела капли пота у его волос. Гарри сказал бы, что у него самообладание мастера–джедая… но было неправильно думать о брате при таком занятии.
Я начала двигаться к нему, он поймал мой взгляд. Я не помнила, когда еще его глаза так пылали. Даже тогда на реке так не было.
– Боже, Финикс, я не могу дышать, когда я с тобой.
Он коснулся моей ладони, и я потянулась к нему.
– Когда я в твоей кровати и сняла рубашку?
Его пальцы обвили мою ладонь, он улыбнулся.
– Всегда, когда ты со мной.
Он притянул меня ближе – или это была я? – и дверь домика распахнулась, кто–то ворвался внутрь. Кэллам двигался быстро, накрыл меня одеялами.
– Твою…! – Этан застыл, раскрыл рот, насколько позволяла челюсть.
– Отвернись! – заорал Кэллам.
Этан не отворачивался, а я пыталась надеть рубашку Кэллама.
– Живо, идиот! – Кэллам заметил, что Этан еще смотрел.
Кэллам стиснул зубы, потянулся к чему–то на тумбочке. Он бросил в Этана парой скомканных носков и попал по лицу.
– Ох, вы сделали мне лето, – я не видела его из–за напряженной груди, закрывающей меня, но голос Этана был потрясенным.
Плечи Кэллама поднялись так, что его шея почти пропала.
– Заткнись, Этан.
Я застегнула последнюю пуговицу и выбралась из–за стены.
Кэллам схватил меня за руку и потянул, но я не сдалась, и он отпустил меня.
Этан улыбался от уха до уха, я схватила что–то с тумбочки Эвана, не думая, будет ли он рад, когда узнает, что я забрала это, когда услышит о том, как использовала.
– Разве тебе не сказали заткнуться? – я улыбалась, приближаясь к Этану.
– Возможно, – он пожал плечами. – Выборочный слух.
Я улыбалась, остановилась перед ним. Когда я вытащила то, что взяла у Эвана, лицо Этана стало меняться. Я слышала шаги Кэллама за собой, но он не встал между нами. Он не мешал мне разобраться.
Я поняла, что мне хватит, и оторвала ленту зубами. Она была прочной.
Этан нарочито поежился.
– Скотч? – он криво улыбнулся. – Не знал, что ты извращенка, новенькая, но вот и выдала себя. Давай, – Этан сцепил ладони и протянул руки для склеивания.
Но я не собиралась заклеивать это.
Я шагнула в сторону, подняла кусок ленты выше, мимо его шеи. Он не успел понять, в чем дело, а я заклеила ему рот.
Я потерла скотч, чтобы он хорошо прилип, и улыбнулась, будто была самой невинной на планете.
– Вот. Это извращенно?
Кэллам рассмеялся и прошел за мной к двери. Минуя Эвана, Кэллам похлопал его по плечу.
– Я тебя предупреждал.
ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ
– Так неправильно.
Я слышала это весь день, и это было уже последней каплей.
– Так не будет держаться.
Гарри чуть подвинулся на скамье напротив, словно переживал, что был в худшем месте, если я взорвусь.
– Откуда ты знаешь, Гретхен? – я посмотрела на нее, обернувшись. Я возглавляла днем в столовой игру «Бревна Линкольна», но она все время мешала, будто знала все про поделки и игры, которые я проводила последние несколько недель.
Она была королевой развлечений в помещении.
– Основа, что вы построили, – она встала за мной и помахала на домик из бревен, который я строила уже три часа. – Фундамент неправильный. Все на нем не выстоит, если не будет правильного основания, – Гретхен махнула печально на мой дом, покачала головой и ушла дальше по ряду, рявкая предложения и комментарии, словно она управляла кружком.
Будто мне было дело.
Мне так надоело быть в столовой днями напролет, оттирать от столов засохший клей и собирать бисер с пола, что я ужасно хотела покинуть это место.
Если бы не утренние пробежки и вечерняя «учеба» с Кэлламом, я бы давно убила себя. У человека был предел творчества, и у меня он наступил в первый день.
Я не любила поделки. Я сравнивала творчество со средневековыми пытками.
Мне ничего не давали вести снаружи. Хоть я пожаловалась об этом Кэлламу, он сообщил, что мне нужно собрать листья и цветы для поделок, а потом мы закрылись в столовой и сушили их, положив под пресс. Я не так себе представляла занятия на свежем воздухе, но я знала, что он пытался приободрить меня, так что я позволила ему… правда.
Кэллам просто спасал меня, Гарри приятно отвлекал, папа все еще отсутствовал, а маму я избегала. Я не была готова говорить с ней после того разговора. Вряд ли я когда–то буду готова, да и о чем говорить? Я не могла спасти себя разговором. Ничего не изменить.
– Можно построить это так высоко, как хотите, но все развалится от малейшего толчка, – Гретхен обошла стол и была напротив меня, качала головой от моего «дома». – Стоит начать заново и сделать правильно.
Я скрипнула зубами. Гарри отодвинулся на скамье, толкая друзей за собой.
– Ничего. Спасибо… большое… за тревоги, но я нормально его построила. А что у тебя?
Намеки.
– Закончила, – Гретхен указала на конец стола, где стояло поместье из бревен. Я сверилась с часами на стене, подозревая, что как–то прошли семьдесят два часа, а не три. Нет. Еще и двух часов не прошло, и я собиралась взять два длинных кусочка этого конструктора и выколоть себе глаза. – А вот, что будет, если потрясти стол, – Гретхен схватилась за край стола, толкнула его. Немного, но этого хватило.
Мой домик развалился.
– Видите, о чем я? Если фундамент неправильный, то стоит начать сначала, – она пожала плечами, посмотрела на меня с сочувствием и жалостью, а потом пошла дальше.
Я схватила основание своего домика, бросила его на пол, оттолкнула скамью. Головы поворачивались ко мне, все забывали про постройку домов.
– Я сейчас вернусь, – сообщила я группе, но никто не смотрел в глаза.
Я прошла по столовой, ворвалась на кухню и не замерла, пока не постучала в дверь Бена. Я не могла терпеть. Если я так проведу последние две недели в лагере, он мог меня увольнять.
Поделки будут в моих кошмарах до конца жизни после этого лета.
– Войдите, – крикнул Бен.
Я уже открывала дверь.
– Финикс? – он был удивлен. – Разве ты не ведешь сейчас «Бревна Линкольна»?
– Потому я и здесь, – я стала расхаживать перед его столом. – Я не могу больше.
Бен отклонился в кресле и убрал руки за голову, словно расслаблялся. Хоть кто–то.
– Что не можешь?
– Вести дурацкие кружки поделок. Каждый день.
Если Бен удивился моим словам, то не показал этого. Он медленно повернулся.
– Я думал, тебе нравилось.
Мои глаза стали как блюдца.
– Кто это сказал? Или вы приняли меня за мазохиста?
Бен не ответил, покружился еще в кресле.
– Я так понимаю, ты рассказываешь мне об этом, чтобы я что–то с этим сделал?