– Ты завтра уедешь домой, Кэллам. А я… – я не была готова звать то место домом, – тоже уеду. Что будет?
Он не ответил сразу, обнимал меня, и мы дышали вместе. Я начала лето, думая, что хотела мир. Но я хотела теперь его. И вряд ли могла получить хоть что–то из этого.
– Не знаю, – его голос был тихим. – Но я знаю, что люблю тебя, и что у нас есть эта ночь. А про завтра будем переживать завтра.
Я развернулась лицом к нему. Я обвила его пояс ногами.
– А о ночи переживать ночью?
Он прижал меня ближе.
– Я выгляжу, как переживающий?
ТРИДЦАТЬ
Лето, что я считала худшим, оказалось самым лучшим. Мы покинули лагерь недели назад, но я знала, что не забуду это место. Оно останется со мной.
Сегодня был другой день – на крыльце, где я топала ногой, ожидая того, кто опоздает, если не появится в ближайшую минуту.
Я улыбнулась, услышав знакомое кряхтение его мотоцикла из–за угла. Кэллам никогда не опаздывал. Каким бы ни было движение на дорогах, он всегда прибывал вовремя.
Я не успела встать, заметила рисунок на носке моей кроссовки. Кэллам нарисовал его черным фломастером на нашем последнем свидании две недели назад.
Он написал наши имена и нарисовал птиц. Моей был феникс, а его – голубь, но они выглядели одинаково. Я не могла их различить.
Он был птицей. Я была птицей. Не важно, какой. Важно, что мы оба могли летать. И уже летали.
Он едва остановился, а я поспешила к нему. Мы виделись раз в две недели, каждая секунда была на счету.
– Ты, – он обвил рукой мою талию.
– Ты, – отозвалась я, придвигаясь ближе.
– Что хочешь сделать? – Кэллам притянул меня так, кто мои ноги прижались к его.
Я не останавливалась. Я закинула ногу на его мотоцикл, села лицом к нему, спиной к рулю. Я была больше на его коленях, чем на сидении. Хорошая идея.
Глаза Кэллама расширились, он посмотрел в сторону гаража и крыльца. Кэллам нравился моим родителям, но он оставался парнем их дочери–подростка, это делало его подозреваемым. Когда папа застал нас за поцелуем в прошлый раз, он кашлянул и сел на диване между нами. Кошмар.
– Папа на работе. Мама в саду. Гарри у Спенсера. Все хорошо.
Кэллам скользнул ладонью по моей спине, придвигая меня ближе. Теперь я вся была на его коленях.
– Удобно.
– Очень, – сказала я, все во мне трепетало.
– Так что мы делаем сегодня? – он кашлянул, когда я сжала его плечи и придвинулась еще ближе.
Я вскинула бровь.
Он сглотнул и отвел взгляд, но его пальцы сжались на моей спине.
– Кроме этого?
– Не важно. Я могу делать только это.
Кэллам рассмеялся, качая головой.
– Разве у тебя не было бега прошлым вечером? Ты не пробежала семьдесят миль за неделю? Откуда силы?
– Ты их мне прибавляешь.
Он стиснул зубы и отклонил голову, словно я мучила его.
– Кстати, поздравляю. Еще одна лента первого места в коллекцию.
– Спасибо, – я изобразила поклон. – Кто знал, что в Джефферсоне неплохая команда по бегу?
– Кто знал? – он дразнил меня. Я не мешала ему, ведь, хоть я переживала, все наладилось. Новая школа была не такой плохой, я завела друзей в команде по бегу, а еще поддерживала связь с некоторыми старыми друзьями. Новый дом был маленьким, но чистым и очаровательным, и Гарри нравилось в новой школе. Она подходила его уму, и он завел друзей, чего не было в прошлой школе. Папа нашел работу, и хоть я знала, что она не такая важная и выгодная, как прошлая, но он был рад. Пока что ему хватало.
Мама нашла работу секретаря в кабинете дерматолога. Ей нравилось выбираться из дома и так помогать. И она сказала, что бонусом были бесплатные средства для кожи.
Все было хорошо. Мы все–таки выстояли. Может, мы всегда были крепкими. Может, так будет и дальше. Может, важнее было то, как смотреть на ситуацию.
– Кстати, она убьет меня, если я забуду. Мама передавала привет, – сказал Кэллам.
– И ей привет. И мы рады ее видеть.
Он покачал головой.
– Она не упустит этого.
– Ничего. Твоя мама тебя родила и хочет для тебя лучшего, и она за то, чтобы ты пошел в колледж. Кто бы мог подумать?
– Закончила?
Я пару раз постучала по виску.
– Просто хочу напомнить, как она заплакала, увидев приглашения в колледж на твоем столе. Хорошее воспоминание.
– Невероятно. Ты не забудешь это, да? – он помахал рукой перед моим лицом, пока я продолжала вспоминать это. – Она хочет знать, когда снова тебя увидит.
Мама Кэллама была крутой. Как для мамы, оберегающей парня, с которым я встречалась. Я была в ее доме пару раз, но она всегда была мне рада.
– Раз я серьезно с ее сыном, то скоро.
Кэллам улыбнулся.
– Ехать долго.
– Да, но у меня теперь есть свои колеса, так что не только ты сможешь приезжать по выходным, – я кивнула на дорогу, где стояла серая Хонда, которой было лет двадцать. Она повидала много миль, не должна была работать, была побита снаружи и внутри, но была моей. Я заслужила ее, и она довозила меня до места всякий раз. Я бы не променяла ее на самую дорогую машину мира.
– Хорошая машина, но ей кое–чего не хватает.
Я посмотрела на его мотоцикл. Вот и нет.
– Что?
Кэллам притянул меня ближе. Он подвинулся подо мной, но это не расслабило мышцы моего живота.
– Места для этого, – он снова подвинулся подо мной, его улыбка стала кривой, я тихо выдохнула.
– Справедливо, – я звучала отстраненно, зная причину. – Сделаешь так снова, и я за себя не ручаюсь.
– Похоже, планы на день есть, – он цокнул языком и залез в рюкзак. – Но сначала подарок… – он вытащил что–то большое и блестящее из мешка и опустил между нами.
– Шлем? – я склонила голову.
– Не просто шлем. Твой шлем, чтобы ты не надевала мой старый. Этот можешь состарить сама, – он постучал по своему черному шлему и поднял новый.
Некоторые парни дарили девушкам цветы или сладости, но цветы увядали, а сладости съедались. А этот подарок сохранится.
– Я знаю, что ты можешь обо всем позаботиться, но я хотя бы сделал то, что мог, – он покрутил шлем в руках, и я заметила что–то, нарисованное на сияющей черной поверхности.
– Что это? – я склонилась, чтобы рассмотреть. Маленький рисунок напоминал абстракцию красного, оранжевого и желтого цвета.
– Что это, как думаешь? – палец Кэллама постучал над рисунком.
– Феникс, – я провела по нему большим пальцем.
– Не просто феникс. Возрождающийся феникс, – он надел шлем на мою голову.
– Снова символы? – я улыбнулась, пока он застегивал шлем.
– Не знаю, о чем ты, – он взглянул мне в глаза и подмигнул.
– Любовь вокруг нас и все такое, – я посмотрела на него, указала на нас.
Он рассмеялся.
– И все такое.
– Но ты знаешь, что они говорят… отношения на расстоянии не работают, – я пыталась скрывать эмоции.
Он тоже замкнулся.
– Знаю.
– Знаешь, что еще они говорят? – я вздохнула, будто солнце перестало сиять. – Школьные отношения не сохраняются.
Он вздохнул со мной.
– Знаю. Мы обречены, – его второй вздох был нарочитым. – Хватит уже, пора меня целовать, – пальцы Кэллама оставались на моем подбородке, приподняли его.
Я ощутила тепло его дыхания на губах, наши шлемы стукнулись, и мы рассмеялись. Мы попытались сдвинуться, но результат был тем же. Поцелуй в шлемах был вызовом.
– Как насчет этого? – предложила я. – Ты заходишь слева, а я – справа.
– Видишь, какой гениальный мозг я защищаю? – Кэллам подвинулся влево, а я двигалась справа.
Наши губы встретились. Его ладони оставались на моем лице, и он не переставал меня целовать, пока моя голова не закружилась. И это продолжилось.
– Какая у нас трагедия, – прошептал он в мои губы, легонько поцеловал их.
– Уйдем отсюда, – я закрыла глаза, растягивая момент.
Он повернул ключ в зажигании. Мотоцикл ожил.
– Я готов, когда скажешь. Но тебе лучше сесть за мной.
– Вряд ли, – я повернула ключ, и двигатель утих. А потом я вытащила свои ключи из кармана. – Теперь я поведу.
Он отчасти скривился.
– И сколько ты уже водишь?
– Месяц.
Он скривился полностью.
– И эту штуку проверили?
Я поцеловала его в щеку и слезла с его колен. Он пошел за мной.
– Идем, – я поймала мизинцем его мизинец. – Доверься мне.