Глубокие, успокаивающие вдохи.
— Послушай, когда-нибудь я встречу кого-то, кто мне действительно понравится, и у нас будут глубокие и значимые отношения, и мы будем заниматься этим, как кролики. Но я не хочу быть глупой девственницей в этом сценарии.
Он медленно покачал головой.
— Кроме того, я не хочу умереть девственницей.
— Что? О чем, черт возьми, ты говоришь?
— Эй, мы с тобой оба знаем, что смерть может наступить в любое время.
— Это безумие.
— Ну, я хожу к психотерапевту! — сказала я об этом его плечу. — Не знаю, заметил ли ты, но в последнее время я немного не в себе. Мне трудно доверять людям. И это не изменится в ближайшее время.
Он скорчил гримасу.
— Что…
— Я просто пытаюсь быть практичной.
— Ну, ты ведешь себя нелепо. Все это не имеет смысла.
— Для меня имеет.
И снова он ничего не сказал.
На самом деле он так долго молчал, что я наконец посмотрела ему в глаза. Гнев покинул его, сменившись эмоцией, которую я не узнала. Хуже всего то, что от него все еще пахло летом. Немного пота и свежий ночной воздух — все, что я любила. Нравилось. Я имела в виду все, что мне нравилось.
— Что? — сказала я, наконец.
Он вздохнул.
— Я сделаю это.
Мой рот открылся. Я моргнула. Почему-то мне показалось, что мой мозг закоротило. Он не мог просто сказать то, что, как мне показалось, он только что сказал, потому что это было бы безумием.
Сумасшествие.
— Что? — спросила я. — Что ты сказал?
— Я сказал, что сделаю это. — Он колебался, лицо его было мрачным. — Если ты хочешь.
— Ух ты.
Мы оба стояли в полной тишине в течение минуты, все было чертовски странно. Затем он с трудом сглотнул.
— Так ты хочешь, чтобы я это сделал или нет, Иди? Да или нет?
— Д-да. Ладно.
Ворчание.
— Спасибо. — Я стояла неподвижно, очень озадаченная. — Думала, тебе не нравятся девственницы? Ну, знаешь, возможный вид крови и прочего.
— Обычно я этого не делаю. Но ты мне нравишься. Так что давай.
— Это повлияет на нашу дружбу? — спросила я неуверенно и, может быть, просто немного испуганно.
— Нет. — Он сел в машину, протянул руку и щелкнул замком на двери со стороны пассажира.
Я забралась внутрь и пристегнула ремень безопасности.
— Мы должны убедиться, что не повлияет.
— Этого не будет, — сказал он, звуча так уверенно, что более слабая женщина была бы оскорблена. Никаких колебаний, никаких сомнений. Его лицо было застывшим. — Только один раз. И все.
— Хорошо.
— Мы поедем ко мне домой. Дяди нет дома.
Тревога держала меня мертвой хваткой. Я изо всех сил старалась не суетиться, а сидеть спокойно, с нейтральным лицом, глядя прямо на дорогу впереди.
Мы с Джоном займемся сексом. Разденемся догола. Сделаем это.
Мой разум не мог даже начать осознавать всю чудовищность ситуации. К счастью, я не забыла написать Ханг и сказать ей, что мы с Джоном собираемся покататься. То, как я продолжала исчезать от нее на вечеринках, вполне возможно, сделало меня худшей подругой на свете.
Время начало вести себя странно. Поездка заняла целую вечность, и все же мы добрались туда слишком рано. Мы остановились у двухэтажного дома, окруженного высокими деревьями. Свет на крыльце был оставлен включенным.
Не было произнесено ни слова, когда я последовала за ним в темный дом. Внезапно свет ослепил мои глаза, показав комнату, заваленную книгами по садоводству, футбольной атрибутикой, фотографиями холмов, озер и прочим, а также самым большим телевизором с плоским экраном в мире. Ботинки Джона застучали по лестнице, и я медленно поплелась следом. Я нашла его стоящим посреди спальни и оглядывающимся по сторонам. На прикроватном столике мягко горела лампа.
— Здесь беспорядок, — сказал он, прежде чем приступить к действиям. Обувь и одежда были брошены в шкаф, его школьная сумка и книги отодвинуты в сторону. — Я только вчера сменил простыни, клянусь.
Я задержалась в дверях, не зная, как поступить дальше.
— Хорошо.
Он распаковал не все; стопка коробок стояла в стороне. Тем не менее на белой стене висели фотографии его и похожего на него мальчика чуть постарше. Должно быть, это был его брат. Следующим стал снимок всей семьи, включая его маму и папу, затем последовала фотография гораздо более молодого Джона и женщины, позирующих рядом с Чарджером. Темно-синие занавески, постер Ramones и его большая кровать.
Оки-доки.
— Извини за это, — сказал он, продолжив уборку с удвоенной силой. — Обычно я не привожу сюда девушек.