— Черт. Значит, у полиции были причины вывести его оттуда в наручниках, — она начала давить, любопытная и жадная до истины. Джорджия всегда задавала слишком много вопросов и говорила тоже слишком много. — Не думаешь ли ты? Я имею в виду…
Я перестала замечать её. Стараясь унять боль, я не открывала глаза и глубоко дышала.
Мама вернулась после того, как выходила за кофе. Она что-то невнятно сказала, и стул, в котором сидела Джорджия, сдвинулся. В коридоре послышались шаги и разговор с медсестрой. Надеюсь, они принесут лекарства.
— Ещё цветы, — с улыбкой сказала мама на следующий день. Удивительно, что её лицо не исказилось от боли больше, чем моё. Её решение оставаться оптимисткой было непоколебимо.
— Пахнет, как в салоне ритуальных услуг.
— Не говори так. — Она аккуратно переставила несколько ваз на подоконнике. — Так. Это от твоих одноклассников.
— Точно. — Я покашляла в попытке засмеяться. Рёбра всё ещё болели.
Вместо ответа она достала телефон и поудобнее устроилась на стуле.
— Нет необходимости оставаться, — сказала я. — Знаю, у тебя полно своих дел.
— Я не оставлю тебя здесь в одиночестве, — ответила она, нахмурив брови.
— Ничего не случится.
Без ответа.
Итак, если мама была готова исполнять роль сторожевого пса, здесь я была бессильна. И у нее на это была причина. В СМИ началась настоящая шумиха. Джорджия сказала, что запись, на которой застрелили Айзека, стала вирусной в интернете. Ублюдки. Особо настырный журналист смог проникнуть в больницу и получить эксклюзив, где я что-то говорю или сделана моя фотография издалека. Мама была не в восторге от мысли, что мне придется давать интервью, но последнее слово оставила за мной. И мой ответ, конечно же, был Н-Е-Т.
До сих пор мне снилось, что я стою в вонючей луже мочи и крови, а мои зубы ударяются о дуло пистолета. Даже от мысли о налёте или разговоре с кем-то меня выворачивает наизнанку. Невеста Франкенштейна позавидовала бы моим швам, скрепляющим часть лба и правую бровь, отеку и синякам. Почему меня не привлекала идея, чтобы снимки в таком виде попали куда-либо, кроме отчетов полиции?
— Я так понимаю, ты настроена уехать домой сегодня? — спросила мама.
— Да.
— Дорогая, у тебя серьезные травмы, — вздохнула она.
— Пожалуйста, — взмолилась я. — Ты слышала, что сказал доктор: мозг приходит в норму после сотрясения, а ребра срастутся. Я буду лучше чувствовать себя дома в своей постели, и там тише.
— Ты обещаешь, что будешь отдыхать и следовать предписаниям врача? — она вздохнула, приняв поражение, и сузила глаза.
— Конечно.
— Я не шучу, Иди.
Я состроила саму невинность: широко открытые глаза и небольшая улыбка.
— Клянусь своей жизнью, — говоря это, я провела большим пальцем поперек шеи.
— Прекрати говорить о смерти.
— Извини.
Она неодобрительно посмотрела на меня и замолчала.
Уверена, мама была рада покинуть стены больницы, как и я, и вернуться в реальную жизнь. Мы — команда. Я была похожа на неё. Высокая и со светлыми волосами, а также грудь, попа, живот и прекрасные полные бедра. Мама постоянно была на диете. Война — самое точное описание её отношений с едой. Она никогда не ест целый кусок торта, только маленький кусочек. Возможно, для неё это стоило того, чтобы влезть в размер S. Не уверена, что хочу жить также. Сейчас я рада тому, что осталась в живых.
Домой мы добрались без происшествий. Я была не настолько знаменита, чтобы журналисты круглосуточно дежурили вокруг больницы. Ещё никогда диван в гостиной не был столь удобным. Я откинулась на спинку. Дом был всем для меня.
Дом был убежищем.
— Парень, которого увезла полиция, — начала мама, — откуда ты знаешь, что он невиновен?
— Он пытался спасти мне жизнь.
— Со слов детектива, его арестовали по подозрению в распространении наркотиков, — сказала она. — Кроме всего остального.
Я покачала головой, тут же пожалев об этом. Опять. Разговоры ни о чем.
— Ой. Ты осуждаешь его, как и Джорджия. Неважно, что он сделал до этого. В ту ночь там был только один ненормальный преступник, и это точно не он. Ну же, мам, если бы не Джон и Айзек, ты бы сейчас стояла перед моим гробом.
Мамины губы превратились в тонкую линию, она не одобрила моих слов и закончила разговор.
От усталости и скуки я листала каналы, устроившись на подушках. Обычно я могла целый день валяться перед телевизором с пультом в руках, но не сегодня. Всё казалось незначительным: старый черно-белый фильм, споры о политике, документальный фильм о лягушках, и женщина, продающая крем для лица, который гарантировал сияние кожи, как в молодости. Модель, которой она наносила крем, выглядела на четырнадцать.