- Не могу представить, - решительно сказала Чари. - Уж или да, или нет.
- Это не совсем так, - с удовольствием произнес Ринальдо. - И потом, Чари... Есть женщины, с которыми надо вовремя расстаться... - Он помрачнел. - Чтобы... чтобы на всю жизнь застраховать себя от одиночества. Понимаете?
- Нет, Ринальдо...
- Чари. Если разойтись, покуда еще любишь, остается воспоминание. И всю жизнь впоследствии равняешься на него, борешься за него. Если же промедлить - не останется даже любви, даже нежности, даже воспоминаний, от которых становится светло... всё выгорело, израсходовалось на обреченную борьбу, на гальванизацию трупа, обретешь лишь вакуум, пепелище, Чари... - Он передохнул. - Мне часто бывает грустно, но пусто - не бывало никогда. Ты понимаешь? А пустота стократ хуже грусти. Грусть помогает работать. Дает силы. Дает цель. Пустота сушит, губит, останавливает. Я всё еще... каким-то изгибом - люблю. Я никогда не стану одинок.
Чари, чуть приоткрыв рот, зачарованно смотрела ему в лицо. Когда он замолчал, она отвернулась, оглядела начавший темнеть лес и несмело спросила:
- А... Ринальдо, вам сколько лет?
- Ух, до черта, - ответил Ринальдо, и тогда в лесу раздался приближающийся топот, и Чжу-эр, вздымая тяжелыми бутсами песок, галопом вылетел из-за поворота. Он сразу замедлил бег, притормаживая у крыльца. Он тяжело дышал, и воротник его куртки был расстегнут на одну пуговицу. Еще на бегу перехватив удивленный взгляд Ринальдо, он мгновенно застегнулся.
- Глаза Чари округлились.
- Кто это? - пробормотала она чуть испуганно.
- Товарищ заместитель председателя комиссии! - воззвал Чжу-эр. - Вам радио от товарища Акимушкина!
Мгновенное удушье сжало грудь, и Ринальдо на секунду ослеп и оглох, но тут же пришел в себя, не успев даже упасть. Он только прижался спиной к резной колонне. Упавшая пелена тут же лопнула, и Ринальдо увидел испуганное лицо Чари.
- Ну, что там? - спросил он, и Чари прикусила губу, давя готовый вырваться вопрос. - Что взорвалось еще?
- Никак нет, не читал! - ответил Чжу-эр. - Зашифровано вашим шифром! - Он браво выхватил из одного из бесчисленных карманов пятнистый бланк. Ринальдо наложил дешифратор.
"Акимушкин - Казуазу. С Ганимеда, из института внепространственной связи поступил крайне странный запрос, имеющий, очевидно, связь с событиями последних дней. Во-первых, директорат института просит прислать звездолетный нейтринный запал, необходимый для неких экспериментов. Во-вторых, по просьбе сотрудника института Саранцева М.Ю. - специально оговорено, что по частной просьбе, - директорат запрашивает наш Центр, не было ли замечено неполадок и сбоев в работе нейтринных запалов при последних стартах".
Ноги перестали держать Ринальдо. Чжу-эр попытался поддержать заместителя председателя, но Чари опередила секретаря. Ладонь Ринальдо, шарившая по воздуху в поисках опоры, встретила неожиданно твердую, горячую ее руку.
- Вот... - выдохнул Ринальдо и больше ничего не смог произнести. - Вот... - Он сразу понял всё. - Опять, как с Солнцем... Чари...
- Я здесь, - поспешно сказала она. Он закрыл глаза.
И когда он вновь открыл их, больше не было ни слабости, ни удушья, ни воспоминаний. Он пружинисто распрямился, так стремительно, что Чари, стоявшая наготове за его спиной, отпрянула. Ринальдо обернулся.
- Прости, любезная Чари, - сказал он, не улыбаясь. - Мне надо ехать.
- Езжайте... - растерянно сказала она. - А вы еще к нам?.. Он пожал плечами.
- Если вам неудобно, то я к вам. Куда, а?
- Комиссия по переселению на Терру, заместитель твоего отца, - ответил он и улыбнулся совершенно жесткой улыбкой. Всем лицом, без половины. - Я буду ждать. - Он галантно поцеловал ей руку, упруго спрыгнул с крыльца и поспешил по дорожке, так что верный Чжу-эр едва поспевал за ним.
Орнитоптер стоял в сотне метров от дома, на ближайшей полянке.
- В Совет, - сказал Ринальдо, садясь на заднее сиденье. Чжу-эр вспрыгнул за пульт, и машина резко взмыла в вечернее небо.
- Хорошее радио? - осмелился спросить секретарь.
- В высшей степени, - ответил Ринальдо. - Видите, голубчик, мы с вами не знаем, отчего взрываются корабли, а некто Саранцев М.Ю. с Ганимеда знает.
Так. Прекратить убийство гвардии человечества и не повредить доверию человечества к государственному аппарату. Ганимед все решил. Хватит отдыхать. Хватит распускать сопли. Ганимед. Смешно. Ринальдо проводил взглядом проваливающийся в деревья домик. Прощай, думал он. Прощай.
- Голубчик, - позвал Ринальдо.
- Я, - не оборачиваясь, ответил секретарь. Его лопатки, обтянутые толстой тугой тканью комбинезона, медленно шевелились. Он вел машину на предельной скорости, вел виртуозно.
- Вы вооружены?
- Никак нет. Мой комбинатор в приемной, в левом верхнем ящике письменного стола.
- Мы летим сейчас в Совет. Вероятно, вам придется убить товарища Чанаргвана. Лопатки Чжу-эра на миг замерли, но лишь на миг.
- Неужели в этом возникла необходимость?
- Я полагаю, мне не удастся уговорить его покончить с собой. Кроме того, мне нужно жестокое убийство, а не тихая кончина. - Ринальдо помедлил. - Знаете, голубчик, у меня в домашнем архиве хранится очень любопытный документ. Специалисты датируют его маем-апрелем тысяча девятьсот восемнадцатого года. Что-то периода Великой Октябрьской революции, какой-то приказ по полку, не выше, может, даже по батальону. Вот послушайте. - Ринальдо прикрыл глаза. - Красное командирство есть сознательное революционное красное геройство, при посредстве которого более сознательный революционный боец, а также перешедший целиком, полностью и бесповоротно на позиции рвущего свои цепи пролетариата, имеет право и обязанность указать менее сознательному революционному бойцу, где, как и когда последний должен положить свой живот на алтарь мировой революции, а при отказе заставить любыми средствами. Если же красный командир-герой укажет неверно и тем бесполезно прольет рабочую народную кровь, мы самого его прислоним к стенке. Красный командир всегда помнит об этом.
- Так точно, товарищ председатель комиссии, - ответил Чжу-эр, дослушав. Вот я уже и председатель, усмехнулся Ринальдо. Милый Чжу-эр...
- Мы поговорим, а вы будете слушать. Когда я скажу... ну, к примеру: "Ты сам виноват", - вы его убьете. Постарайтесь сделать это возможно более зверски.
Внизу, медленно поворачиваясь, возникала из дымки устремленная ввысь громада Совета, резкая и чистая, словно кристалл пламени, сияющая под лучами заходящего Солнца. Солнце... Ринальдо посмотрел на парящий у горизонта, погруженный до половины в пурпурную дымку распухший диск, а потом вновь уставился на стеклянную махину, посверкивающую багровыми бликами. Орнитоптер, замедляясь, снижался, планируя вдоль километрового фасада, и стали видны колоссальные буквы, выгравированные вдоль всей стены, - первые фразы Конституции человечества, принятой тридцать семь лет назад:
"$1. Каждый человек имеет неотьемлемое право на удовлетворение своих естественных потребностей как духовного, так и материального порядка.
$2. Потребности индивидуума, не направленные в конечном итоге к благу и процветанию всей совокупности индивидуумов, называемой человечеством, не могут быть признаны естественными для данной совокупности, следовательно, не могут подлежать удовлетворению".
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
...Демократично для нас то, что служит интересам народа, интересам коммунистического строительства.
(А пподисменты.)
То, что противоречит этим интересам, мы отвергаем, и никто не убедит нас в том, что это неправильный подход. Мы твердо знаем, в каком направлении идем, совершенствуя нашу политическую систему. Мы полностью убеждены в правильности выбранного нами курса.
(Продолжительные аплодисменты.)
Чанаргван был пьян. Он сидел, врубив голову в зеркальную поверхность стола, сложив огромные волосатые руки на затылке, и что-то неразборчиво бормотал. На противоположном конце стола валялся комок бумаги - бланк шифровки о гибели сегодняшнего корабля. От него к огромной лохматой голове тянулись пустые стаканы и бокалы.