— Бомба зреет, — ответил Мэлор.
— Поелику для пиру царь-батюшка сию кубатуру наметили, — сообщил Володя,
— иметь несчастие будем прервать ваше одинокое бдение. Меблю растить мы тут намерены... С тем явились.
Мэлор вздохнул:
— Нарушайте, пёс с вами...
— Излучатели не гаси, Бом, — попросила Магда, подходя к щитку мебели. — Пусть пока статистика набегает. Вдруг...
Она не договорила и стала истово плевать через левое плечо. Мэлор и Володя тоже стали плевать через левое плечо. А Бекки перестала улыбаться.
Они вырастили длинный торжественный стол и массу мягких пуфов вокруг, и тут стали подходить остальные. Расселись. Разлили шампанское. С трудом не глядели на экран, постоянно напоминая себе, что еще не время.
— Товарищи персонал Ганимедского института физики пространства, — возгласил, поднявшись с искрящимся бокалом в руке, Карел. — У нас, как и у остальных пятидесяти миллиардов человек человечества, сегодня праздник. При всем при том среди нас присутствует странная личность. Вы догадываетесь, кого я имею в виду?
Семнадцать человек персонала как один уставились на тут же покрасневшего Мэлора, оживленно рокоча: "Нет! Не догадываемся!"
— Я имею в виду одного из самых молодых наших сотрудников, Мэлора Юрьевича Саранцева.
Раздался одобрительный гул.
— Эта странная личность — единственная из нас, которая даже не подала заявки в медкомиссию. Все сделали это, и двое наших прошли отбраковочные тесты.
— Вешать личность!!! — взревели все. Карел качнул бокалом.
— Я не шучу, — от крутой обиды его голос был излишне резок. — Меня это, признаться, удивило. Факт такой социальной индифферентности, прямо скажем...
— Вот взорву науку и подам, — заявил Мэлор. Его лицо пылало. Он смотрел в свой бокал, где, переливаясь звездными красками, трепетно летели вверх пузырьки и столбенели на поверхности. Поняв, что лететь дальше некуда, они лопались от разочарования в жизни. Мэлор взял бокал и поднес к лицу. — Я... я по-прежнему уверен, что мы получили уже связь, только разглядеть ее не можем. Это ж песий бред — иметь надпространственные корабли и не иметь надпространственного агента. Наши излучатели создают...
— Слышали, — перебил его Карел, — и не раз. Это не оправдание.
— Да будет вам, бояре, — примирительно пробасил Володя. — Минута осталась.
— Да, — спохватился Карел. —Тем не менее я хочу обратить внимание всех, и в особенности твое, Владимир Антоныч, как руководителя нашей ячейки. Заявки подало восемьдесят процентов населения Земли и сателлитов. Наш юный товарищ, к которому мы все так хорошо относимся, вдруг оказался среди окаянных двадцати, не заботящихся о великих свершениях человечества. Вот. А теперь, — он поднес бокал ко рту, — пожелаем успеха первым переселенцам! От них зависит успех всей миссии. Висящий сейчас в тридцати миллионах километров от нас корабль с двумястами человеками на борту, загруженный гигантским запасом продовольствия, стройматериалов и необходимого... э... инвентаря (все прыснули), уходит в свой исторический рейс. Ура, товарищи! Пожелаем им успеха!
Держа бокалы в вытянутых руках, все встали, гусарски отбросив распрямленными ногами легкие пуфы, и со вкусом, ребячась, заорали "ура". Тут же, будто в ответ на их прорвавшийся восторг, на экране полыхнула крохотная оранжевая вспышка, и крик персонала сам собой налился серьезностью.
Персонал завидовал.
Потом Володя, осушив бокал, взьерошил вихры, подумал секунду, возведя очи горе, растопырил грудь и запел "Интернационал". Возбужденно смеясь, все подхватили, и только Карел сохранял серьезность, ибо положение обязывало его считать кощунством петь такую песню с улыбкой.
...Бекки уткнулась лбом в холодную шероховатую панель. Машины едва слышно гудели, пощелкивал перфоратор. Ну, пусть же случится, отчаянно думала она. Господи, сделай так, чтобы ему повезло. Ведь я же вижу, вижу, какой он сегодня, из-за этого проклятого старта. Только одно может ему помочь — удача, господи, дай ему удачу, дай победу, я одна не могу ему помочь, это для него важнее, чем я. Она закусила губу. Три с лишним часа она вела предварительную обработку сегодняшних регистрограмм, то и дело встряхиваемая нервной холодной дрожью, просчитывая и проверяя все дважды, трижды... Теперь оставалось ждать. Господи, помоги нам, и, может, я краешком сознания впрямь поверю, что ты есть... Горели бесчисленные табло, ходили взад-вперед стрелки по неисчислимым шкалам, перфоратор извергал бесконечную ленту, ее перехватывал мерно вращающийся приемный барабан, и Бекки никак не могла заставить себя сделать шаг и посмотреть, что там, на ленте. Никак не могла.
— Однако уже час пополуночи, и я злоупотребил твоею выносливостию, мнится мне, — проговорил Володя, поднимаясь с дивана. — Отчего бы тебе, Бомбист Юрьевич, не возобновить прекрасную привычку стелить по утрам ложе? — он стал аккуратно поправлять помявшееся под ним одеяло, поправил и остался стоять.
— Хлопотно, — застенчиво улыбнулся Мэлор.
— Сиречь не хочется... А боярыня твоя что ж смотрит?
— И ей хлопотно... Расти его потом ввечеру, когда глаза уже слипаются, — Мэлор взял обеими руками огромную свою чашку, наполненную кофе, и изрядно отпил. — Вон, мы тут треплемся с тобой, а она сегодняшний материал обрабатывает...
Володя всплеснул руками:
— Эксплуататор трудового народа! Индо слёзы из очей моих... Завтра, что ль, не поспеете?
— Завтра еще не скоро, — пробормотал Мэлор, пряча глаза, и в этот миг дверь с едва уловимым вздохом растворилась, сиреневый сумрак каюты распорол яркий сноп света из коридора; он пресекся, пропуская Бекки, опять вспыхнул, а потом быстро сжался, превратился в тонкое лезвие и пропал, задавленный сомкнувшейся дверью; Бекки замерла на пороге.
— Поивет, — сказала она Володе удивленно, но обоадованно. — Опять полуночничаете?
Концы толстых рулонов, пестрых от чисел и многоярусных формул, свешивались, покачиваясь, с ее рук. Мэлор вожделенно сглотнул, поспешно поставил чашку, его руки потянулись к рулонам.
— С чем возвернуться пожаловала, боярыня-красавица? — не выдержал и Володя.
— Ни с чем, ребята. Результат прежний, — со вздохом сказала Бекки. В ее голосе так и напрашивалось виноватое: вы уж не бейте меня за это...
Мэлор вцепился в чашку и стал гулко пить.
— Вот... — произнесла Бекки беспомощно и жалобно и, словно фокусница, начала поспешными зигзагами расшвыривать на пол ленту с рулона, наспех всматриваясь в то, что пробегало у нее между пальцами. Расшвыряла метров десять, остановилась, протянула ленту Мэлору. Мэлор замотал головой.
— Да верю я...
— Засим, пожалуй что, я и откланяюсь, — сказал Володя негромко. — Боярину тароватому — слава, а боярыне-красавице и пуще того... Не горюй, боярин, каки твои годы; четвертый день серии токмо, вельми пустяшный срок...
Он нерешительно потоптался, опять разгладил одеяло, поцеловал, нырнув в рулоны, руку Бекки (Бекки тихонько засмеялась, попыталась, помогая ему, выпростать ладонь из бумаги).
— Похерь-ка, боярин, науки на вечерок, глянь на боярыню, неделух ты ушастый... Ты хоть помнишь, которого цвету глазыньки у ладушки твоей?
— Карие, карие... — пробормотал Мэлор, пусто глядя в поверхность стола. Бекки засмеялась и показала Володе язык: у нее действительно были карие глаза. Володя стал скрести затылок.
— Вот ей-богу, имеем связь и не ловим. — вдруг внятно проговорил Мэлор и поднял лицо. — Пространственные деформации имеют не ту структуру, что мы ожидали, вот и все. Смех и слезы — переселение началось вслепую! Завтра второй корабль пойдет, сто тыщ народу, думают, что их встретят... а если задержка, заминка? Не сообщить... Спешим, спешим... Чего загорелось, не могли подождать, что ли, с этим переселением... Чую, вот-вот что-то сдвинется в мозгу, и я увижу...