А Ридль? Томас еще не знавал человека, который бы умел объяснить самую суть предмета, как не объяснили бы ни Вальдштейн, ни Роберт Лозе. Когда с помощью Ридля ему до конца уяснялась какая-то теорема или доказательство, когда он видел возможность применить это новое знание в своей работе, ясной становилась для него вся природа, вся жизнь.
Погруженный в задумчивость, он шел по набережной к дому Эндерсов. И только у самой двери вспомнил, что его ждет Лина. Лина удивлялась, Томас это чувствовал, почему он до сих пор живет у Эндерсов, а не перебирается к ней в большую комнату. Родственник Лины, уехавший в Венгрию на монтажные работы, предоставил эту комнату в ее распоряжение. Она уже давно меня ждет, подумал Томас, надо сейчас же пойти к ней.
Лина была немного старше него. Все в ней было как-то вытянуто в длину: высокая узкая фигура, лицо, руки. Глаза очень красивые, неизменно серьезные. Сдержанность во всех внешних проявлениях была ее отличительной чертой. Она читала гораздо больше, чем Томас, два раза в неделю посещала партийную школу да еще ходила на профсоюзные курсы. Эти вечера редко совпадали с занятыми вечерами Томаса. Но оба были страстно привержены к учению и занятий не пропускали.
Оба были убеждены, что живут правильно. Люди видели в них будущую супружескую пару. Старуха Эндерс, проявлявшая живой интерес ко всем обитавшим под ее кровом, — так она старалась залатать брешь, образовавшуюся после гибели сыновей, — говорила мужу: «Это у них серьезно». На что тот отвечал: «Все может быть». В душе фрау Эндерс хотела бы видеть Томаса мужем своей внучки Тони. Но нельзя же требовать от парня, чтобы он несколько лет дожидался. Тони еще и пятнадцати не исполнилось.
Лина заботливо накрыла на стол. Томас, когда приходил поздно, бывал голоден как волк. Длинными ловкими руками Лина аккуратно разложила по пестрым тарелкам и мисочкам хлеб, колбасу, сыр и другие закуски, которые ей удавалось сэкономить к приходу Томаса. Сегодня она прождала двадцать минут, боясь, что напрасно так тщательно готовила ужин.
За столом она, мягко улыбаясь, заметила, что на дирекции кто-то обмолвился, будто Томаса Хельгера пошлют в Высшее техническое училище в Гранитц.
— Запомни только, я ничего тебе не говорила!
— Ридль собирается порекомендовать меня профессору Винкельфриду. Он ведет вечерние курсы по подготовке для Гранитца. Хейнц Кёлер, наверно, тоже будет их посещать.
— Брось, — перебила его Лина, — не понимаю, что ты в нем находишь? Другое дело Эрнст Крюгер, это человек, заслуживающий уважения.
— Эрнста я теперь каждый день вижу, — отвечал Томас. — Он таскает к нам на ремонт детали из трубопрокатного. Недурно зарабатывает. Учение он бросил. Я его уговариваю пойти на курсы чертежников, в свое время он очень увлекался черчением. Я тоже этим займусь, обязательно. Ридль боится, что я слишком много на себя взваливаю, но сам же говорит, что черчение мне пригодится. А Эрнст знай твердит, что ему это не в подъем. И что вообще он для этого не создан.
Лина вскипела:
— Что значит «не создан»?
— Матери приходилось помогать ему, покуда он не бросил учения и не стал прилично зарабатывать. Теперь он почти все отдает ей. Дома у них пятеро. В своей сестренке он души не чает.
— Ушши Крюгер? Я ее знаю. Очень славная девочка.
— Да, она во что бы то ни стало хочет сделаться лаборанткой. Мать с ума сходит от злости, ребятишек в доме полно, а Ушши не старается побольше заработать. Вот Эрнст и пообещал отдавать почти все, что имеет, ну, мать, конечно, успокоилась.
— Видишь, какой он порядочный человек.
— Хейнц Кёлер тоже заботится о своей матери. Она ведь очень больна.
Лина промолчала. Они молча доели все, что было на столе. Потом Лина живо вымыла свои мисочки и аккуратно расставила по местам.
Вдруг она взяла Томаса за плечо и сказала:
— А ну-ка, посмотри. И как это ты раньше не заметил?
Над кроватью под стеклом висел портрет Сталина, никогда не виданный Томасом. В чулане под лестницей, где он долго жил вместе с Робертом Лозе, на скошенных стенах кнопками было прикреплено множество фотографий, вырезанных из газет. События в Испании, во Франции. В других каких-то странах. А вот был ли среди них портрет Сталина, Томас не помнил. Многие его портреты были ему знакомы со школьных времен, по заводу, собраниям и демонстрациям или просто примелькались в витринах; они были частью той действительности, которая открывалась его взору. Как трубы коссинского завода, как река или льдины, зимою скапливавшиеся под Нейштадтским мостом, частью привычного, постоянно окружавшего его мира.