Выбрать главу

Повис на парашютных ремнях. Самолет еще несколько секунд летел вниз, потом плавно вышел из штопора и, показав мне блестящий верх фюзеляжа, направился прямо на север. А там были видны красные крыши деревенских домов…

«Снесет всю деревню… Из-за меня погибнут люди!» Что бы я отдал за то, чтобы догнать самолет и увести его с этого губительного курса! Я действовал в соответствии с инструкцией. Но обреченная деревня не знала этого… Слава богу, машина прошла над крышами и врезалась в каменистый холм. Я видел, как вспыхнуло пламя… Потом, когда прошли все перипетии, пошел на то место. Ничего! Остатки самолета были убраны. Кругом только выгоревшая пыль…

Один раз покинул я свой самолет. Во второй раз боролся за него до конца. Выдержал…

Из репродуктора донесся сильный мужской голос:

— Триста шестой, вылет через пять минут!

Капитан Давыдов быстро вскочил, по-свойски пожал мне руку и поднялся в раскаленную на солнце кабину самолета. Дежурный техник задвинул прозрачный колпак над его головой. Пилот поднял палец и улыбнулся. Губы что-то проговорили, но я не смог разобрать из-за оглушительного рева реактивной струи. Самолет вырулил на старт, стремительно пробежал по бетонной полосе и исчез в летнем небе. Когда затих грохот его турбин, мне показалось, что я услышал слова, сказанные моим другом Давыдовым. Он мне давал наказ: «Только не называй это подвигом!»

ДОМОЙ

«Вот опять собачья радость!» — думал раздраженно старшина Бонев, бегом приближаясь к казарме.

На улицах города ни души. Только временами, то в одном, то в другом месте слышались глухие звуки кованых сапог солдат-посыльных. Старшина замедлил шаг, потом остановился на секунду под уличным фонарем, взглянул на часы и снова побежал. Моросил холодный весенний дождь. Мелкие капли падали на его разгоряченное лицо и шею, медленно накапливались и неприятно скатывались за воротник. Казалось, он чувствовал эту сырость во всем теле. Пересекая пустой плац, он несколько успокоился. Из автопарка выезжали последние машины. Дежурный по роте доложил ему, что все взводы вышли по тревоге быстро, все необходимое погружено на машины и колонна ждет. Командир роты, приняв рапорты запыхавшихся офицеров, осветил карту фонариком, отметил карандашом маршрут движения, и колонна двинулась.

Старшина ехал в последней машине. Думал он на этот раз не о предстоящем тактическом учении, а о давно прошедшем. Бонев хорошо понимал, что причин расстраиваться и быть недовольным нет. Разве эта тревога первая или последняя в его жизни? Он удивился, что быстрый бег по безлюдным улицам города в этот раз показался ему трудным, как никогда.

Иногда он завидовал тем, перед чьими темными окнами шлепали его тяжелые сапоги, тем, кто спокойно и сладко спал в теплой постели, чей покой не нарушался телефонными звонками и тревожными солдатскими голосами. Невольная зависть приводила его к мысли: вот чего ему не хватает для полного счастья. Он был совершенно уверен, что счастье человека прочно связано с его профессией. Свою профессию он избрал сам. Что скрывать, служба в армии не была легкой, однако она имела и свои достоинства, и он отдавал ей всего себя. Его уважали бойцы и командиры. Если бы не уважение, он считал бы свою жизнь неполноценной. С профессией он связывал и вопрос образования. В глубине души стеснялся неграмотности своего рода в прошлом и при первой же возможности поступил в заочный педагогический институт. Он был единственным заочником в подразделении, и ему помогали все: и командиры, и коллеги. Одолев все невзгоды, сдал экзамены. Трудности скоро забылись. Осталось только удовлетворение от победы, от полученных знаний и умения обращаться с книгами. И это, по его понятиям, тоже было частью полноценного человеческого счастья, но именно частью.

Если говорить о материальном достатке, то он не был жадным. Вырос в бедной семье, все добывал и сберегал своими руками. Знал цену каждому куску хлеба, никогда не зарился на чужое и был доволен собой.

А что касается семейной жизни, то на его жену Стефану и сейчас заглядываются мужчины. Двадцать лет живут они вместе, но не иссякла их взаимная любовь. Трудолюбивая досталась ему жена, в ее руках спорилось любое дело и дома и на фабрике. Она может обслуживать до пятнадцати ткацких станков. Немногие женщины могли потягаться с ней в ловкости и быстроте рук. Они не могут пожаловаться на судьбу. Построили прекрасный дом, имеют сбережения на старость. Купили автомобиль, возделывают свой виноградник, приятелями и друзьями тоже бог не обидел. И все-таки их жизнь, кажется, проходит впустую… Нет у них детей, ведь давно известно, что там, где не слышится детский смех, и радость не даст ростка. Приятно, когда после тебя остается хоть одна живая душа, которая несет в себе память о тебе, хранит твое имя, не дает сразу забыть о тебе. Может быть, возраст, а может быть, какой-то непонятный страх все чаще приводили его к этой мысли. Годы оставили неизгладимые следы на его лице и покрыли серебром его шевелюру. Может быть, по этой причине быстро надоела ему служба в штабе, и он попросил, чтобы его вернули в строй. В роте он чувствовал себя гораздо лучше. Сердце его тянулось к молодым. Был с ними строг, не жалел по службе, но берег их пуще своего глаза и тайком радовался, когда среди ночи проходил мимо их кроватей. Он часто вспоминал, как когда-то в деревне по ночам его отец на цыпочках приходил в их комнату, чтобы укутать одеялом своих многочисленных наследников. В семье он был пятым ребенком. «Последыш» звали его, но рос он крупным и смышленым. Отец часто сажал его к себе на колени и говорил: «Милько не посрамит меня перед людьми!» Но лучше всего ему запомнились ласки грубоватой отцовской руки среди ночи. Поправит старое одеяло, сядет у изголовья, погладит по головке, посидит в темноте, порадуется на их безмятежный сон, а потом тихонечко выйдет и с первыми петухами отправится поить скот и заниматься домашними и полевыми работами.