Сеновал представлял собою приземистую, крытую соломой глинобитную постройку. Внутри она делилась на нижнюю и верхнюю части: в первой нанизывали и сушили табак, а во второй, куда вела деревянная лестница с перилами, хранили сено. По сведениям, имевшимся у Игнатова, на сеновале иногда отсиживался Караосман. И вот уже целый месяц по ночам пограничники устраивали там засаду. Безрезультатно.
Потом Занин предложил — и Игнатов согласился на это — одному провести в засаде достаточно длительное время без каких бы то ни было контактов с людьми из штаба или иными лицами. Но сейчас и эта акция казалась разведчику безнадежной. Было ясно, что Караосман каким-то образом раскрывает все их тактические ходы и ловко обходит предназначенные ему ловушки.
Подпоручик уже собирался спуститься с сеновала, как вдруг возле дома возникла человеческая фигура. Бесшумно поднявшись по лестнице, она мелькнула на террасе и остановилась около окна. Лампа погасла. Через мгновение дверь протяжно заскрипела. Не прошло и минуты, как снова послышался скрип. «Караосман? Нет, человек, который хорошо знает расположение дома, — подумал Занин. — Почему Жеп не залаял?» Щенок был где-то во дворе. Нана как-то сказала: «Он на чужих не лает, боится!»
«Значит, ночной посетитель — не свой», — думал подпоручик, осторожно спускаясь с сеновала. В щель, распахнутой двери он надеялся получше рассмотреть того, кто, видимо, вышел из комнаты Асины и должен был снова, появиться перед домом… или около сеновала, если это действительно Караосман. Но снаружи царила тишина.
Занин прислонился плечом к стенке, напряженно всматриваясь в темноту. Ничего не было видно. На память пришел случай в селе Мыглица: на пост в каком-то сарае поставили деда Рахима, чтобы наблюдал за двором помощника Караосмана, а утром старик не вернулся домой, и только через неделю его нашли обезглавленным в дупле старого дерева…
Со стороны террасы послышался скрип осторожно открываемой двери. Затем шаги по лестнице. Жеп проскулил чуть слышно и замолк. Мелькнула тень. Подпоручик снял автомат с предохранителя, палец лег на курок. «Это он, Караосман!» — сказал он себе, и, решив, что лучше дать возможность бандиту войти в дверь сеновала и только потом открыть огонь, Занин поднялся по лестнице и занял удобную позицию. Теперь хорошо просматривалось пространство перед домом, он увидел человека, направлявшегося к сеновалу медленно и нерешительно. Вот он остановился и, словно раздумывая, постоял, опять двинулся к двери, которую подпоручик не успел прикрыть.
Сейчас Занин не жалел об этом: он мог бросить в щель гранату, не опасаясь, что сам пострадает от взрыва.
Человек, приближавшийся к дверям, показался Занину неимоверно широким, шел он медленно, крадучись, перед дверью опять приостановился. Только теперь, разглядев знакомую темную накидку, подпоручик узнал Асину.
Она приоткрыла дверь, всматриваясь в сумрак сеновала. Робко перешагнув порог, сказала тихим дрожащим голосом:
— Не жди его, пожалуйста! Спустись! Они задумали что-то страшное… Пожалуйста, верь мне!
Занин затаил дыхание, слушая Асину, которая стояла под лестницей в ночной рубашке и той самой парчовой накидке, которую он видел на стене, когда они с Наной были у нее в гостях.
— Прошу тебя, спустись! — молила Асина. — Я знаю, ты три дня и три ночи его ждешь. Нет его! Не жди. Что-то плохое, очень плохое случится с Арие… Ее хотят убить, — сдавленным голосом говорила она, держась за дверь.
Занин спустился по лестнице — и оказался в объятиях.
— Что случилось, Асина? — спросил он, приподнимая ее опущенное лицо и чувствуя, как на руки ему капают горячие слезы.
— Убейте меня! Я не могу, не хочу больше!
Голос ее становился все тише, тело ослабло в его руках. Обняв его за шею, Асина крепко прижалась к нему — она дрожала, едва сдерживая рыдания.
Подпоручик направил автомат на дверь, как ножом резанула мысль: «А если это ловушка? Может, мне специально подослали Асину?» Как ему ни было приятно, он попытался высвободиться из ее объятий, но она крепко прижимала его к себе в каком-то странном забытьи, не в силах оторваться. Занину хотелось верить ей, но что-то в ее поведении настораживало. Он вдруг вспомнил предательство одной женщины, жены партизана, в его крае, после победы суд приговорил ее к смерти.