— Не жди его! — сказала Асина снова.
— Когда же явится? — спросил Занин.
— Они скрывают. Знаю только, что тебе надо быть осторожным и предпринять что-то. Они убьют Арие!
— Кто?
— Подсылают Саира.
— Не успеют! — сказал Занин, лишь бы ее успокоить, но сам не был спокойным, представляя, на что способен Караосман. — А ты, Асина, знаешь много их секретов.
— Вы мне не верите! Ну что ж, я на вас не сержусь. Я так несчастна!
Выскользнув из его объятий, она побежала к дому. Сквозь щель в двери он снова увидел эту широкую, колеблющуюся фигуру, которая быстро растаяла в темноте.
«Можно ли ей верить? — в смятении думал он. — Странная эта фракийка. Почему она пришла?» Мысленно он повторял ее слова, и ему казалось: что-то тут не так, не сходятся концы с концами. Может быть, эта женщина, искренне доверив ему тоску и пустоту одинокой души, и об Арие сказала истинную правду?
Осторожно открыв дверь сеновала, Занин ступил во двор. На него повеяло прохладным ветром. Он посмотрел на окно — светлого квадратика, который три ночи притягивал его взгляд, не было видно. В доме тихонько стукнула дверь. Еще немного постояв, подпоручик пересек сад и вышел к тому месту, где обычно перебирался через ограду.
13
Низкое желтое с облупленными стенами здание шелкоткацкой фабрики, торжественно украшенное красными и трехцветными знаменами, содрогалось от звуков духового оркестра, часто заглушаемого звонкими женскими голосами. Две трубы над серой крышей дымились, из глиняного водостока не текла та желтая вонючая жидкость, которая обычно мутила чистую воду Марицы и заставляла рыбу уходить на много километров вниз по течению. Над старым рабочим кварталом высоко в синеве реяли белые облака, и закат окрашивал пурпуром их прозрачные контуры.
Саир перешел канал по деревянному мостику, затем заросшая тропинка вывела его к центральному входу фабрики. Невысокая женщина в синем халате радушно распахнула перед ним дверь. Пройдя узким коридором, он оказался в большом зале, полном народу. На сцене играл оркестр, молодежь самозабвенно танцевала в центре круга, образованного фабричным людом. Коллектив фабрики подводил итоги соревнования в честь Дня Победы. Саир попытался заглянуть в круг, но какие-то высокие женщины закрывали от его взгляда танцующих, и он забрался на стул. Теперь было прекрасно видно. Надо только найти Арие и подать ей знак, чтобы вышла. Пары, словно подхваченные порывом музыки, одна за другой проносились перед глазами Саира.
Танец кончился, и только тогда Саир увидел Арие. Она вся сияла, разговаривая с высоким парнем в белом костюме. Барабан ударил трижды, оркестр заиграл вальс. Арие положила руку на плечо парня, и они закружились. Молодой человек не отрывал восторженного взгляда от матового лица Арие, от ее тяжелых каштановых волос, отливающих серебром, от ее больших синих глаз с длинными ресницами. Саир был поражен стремительными, гибкими движениями Арие — казалось, она летала над натертыми до блеска досками пола. «Аллах нам не простит, Кара!» — подумал Саир, отводя глаза. Он слез со стула и медленно побрел к выходу, подгоняемый ударами барабана.
За ним направился молодой человек — темноволосый, кудрявый, в белой рубашке с короткими рукавами. Он проводил Саира до самого выхода с фабрики и исчез так же незаметно, как и появился.
Саир опять прошел по тому же узкому коридору, и женщина в синем халате пожелала ему спокойной ночи. Оказавшись на набережной, он медленно побрел вдоль берега реки. Мостовая скоро перешла в песчаную дорогу, всю в лужах, где-то впереди темнели деревья сада, огороженного старым, полуразвалившимся забором. В глубине сада вырисовывался силуэт двухэтажного дома с островерхой альпийской крышей — собственность госпожи Зарии Салтаниной, оставшейся вдовой во время войны. Эта пожилая женщина, согнувшаяся от тяжелого труда на табачных складах, считала себя не теткой, а матерью Арие, была счастлива, что вырастила добрую и красивую девушку, — недаром вложила в ее воспитание столько труда и забот.
Саир наблюдал, стоя за забором. В западном окне нижнего этажа горел свет, на веранде мелькала тень госпожи Зарии.
Поразмыслив, Саир решил спрятаться на выкошенном берегу под старой вербой.
Был тихий теплый вечер, звенели и нещадно кусались комары, но Саир будто не чувствовал этого и лишь изредка хлопал себя по толстой шее, изрезанной глубокими морщинами. А мысли то и дело возвращались к Караосману. «Аллах нас накажет, Кара!» — повторял Саир мысленно и опять хлопал себя по шее. Чем чаще хлопал, тем сильнее чувствовал, что рука его слабеет, а тело наливается свинцовой усталостью, словно кто-то взвалил ему на плечи мешок с камнями. Это была тяжесть предчувствия, которое сопровождало его от Краснова до дома с альпийской крышей: знал, что это последняя поездка, что встреча с Асиной, которую видел вчера ночью, тоже будет последней.